Ника сжималась под плащом. Дрожала, как от озноба. Завыть в голос так, чтобы глотку рвало. Чтобы душа лопнула и не скребла, не мутила.
Шорохи тревожные – зверье – подстегивали колотящееся сердце.
– Ника! – шепот донесся сквозь звон в ушах и шорохи, осел в голове и всколыхнулся в сердце новым болезненным ударом.
Почудилось?
Это ветер колышет ветви.
– Ника!
Она напряглась. Сердце, останови свой бой. Дай услышать. Голос… близкий, дорогой ей. Из-за кустов, из темноты за деревьями, оттуда, где раскинулся можжевельник, испуганно трясущий лапами.
– Ника! – жалостливо.
Она приподнялась. Тень куста прикрывала ее. Стихли голоса позади.
– Спи, – донесся голос Тихона.
– Ника! – тоскливо.
«Стас!» – боем в сердце. Еле сдержалась, чтобы не закричать.
– Мне холодно!
– Стас! – не повышая враз осипшего голоса. Боясь, что услышат, Ника бросила взгляд на костер. Тихон сидел, обрезая мелкие ветви и бросая их в пламя. Остальные спали. Тихо дышала Аглая, попискивал в ее руках хорь. У соседнего дерева притулился Тимир. Не знала бы, что он там, так решила бы – просто куча вещей набросана.
Придерживая плащ, Ника осторожно отползла во тьму.
– Подожди, Стас, я сейчас. – Торчащий корень распорол руку. Ника поморщилась, но уверенно проползла несколько шагов. И только попав во тьму, поднялась, накинула плащ.
– Стас, – глухим шепотом.
– Мне холодно.
Ника вгляделась в темноту. Одинокий силуэт, облокотившийся о дерево рядом с можжевельником. В лунном свете силуэт черный и безжизненный. Он не поднимал глаз, трясся всем телом. Но ей и не нужно было видеть его лица, она узнала фигуру, голос, русые волосы отсвечивали серым в лунном свете.
– Стас! – рванула к силуэту. И тут же была откинута назад. Крепкие руки схватили за плечи, притянули к себе.
– Даже не смей! – прошипели в самое ухо.
Ника всхлипнула, начала вырываться из объятий Тимира. И откуда только взялся! Он не смотрел на нее, взгляд устремился на одинокий силуэт.
– Надоело жить?
– Это… это же Стас!
В ответ Тимир так сжал ей плечо, что Ника невольно вскрикнула.
– Стас? – продолжил шипение. – Тут уж как ни назови, суть одна – нежить…
– Нет, – остолбенела Ника, всматриваясь в силуэт. Чуть сутулые плечи. Сцепленные руки. – Ты врешь! Стас жив! Вот же он! Посмотри!
– Хочешь проверить? – Тимир рывком повернул ее к себе и заглянул в глаза. Пугающая усмешка исказила бледное лицо.
Ника схватилась за его руку, попыталась скинуть ее с плеча:
– Врешь! Врешь!
– Так и иди к нему! – с силой оттолкнул ее. Ника не удержалась и упала. Вскочила, бросилась навстречу одинокой фигуре… Та протянула ей навстречу руки.
Ника остановилась, не добежав:
– Стас?
– Ника, – дыхнуло сорвавшимся невесть откуда ледяным ветерком.
– Почему ты стоишь в темноте? – Как же больно сердцу, и хочется закричать, зареветь оттого, что после слов Тимира нет веры тому, что видишь. И ветви можжевельника чернеют, осыпаются прахом от прикосновения стоящего рядом. И кора дерева темнеет.
– Стас, идем со мной. Там костер и еда… ты отогреешься…
– Холодно, – скупое согласие. Он не шевельнулся. – Иди ко мне! – Пальцы нетерпеливо сжимаются в кулак. Слишком бледные, иссиня-серые.
Слезы побежали по щекам. Ника не вытирала. Глотала их, глядя на темный силуэт.
– Посмотри на меня, Стас! Скажи, что ты жив!
Он молчал. Опустил руку.
– Посмотри на меня, Стас! – она кричала, уже не боясь, что кто-то услышит. Улавливая по шороху листьев, как приближается Тимир. – Скажи мне!
Силуэт поднял голову. Ника зажала рот руками. Всхлип вышел булькающий, и шаг назад в объятия Тимира.
Стас смотрел мертвыми, пустыми белками. Губы кривились:
– Идем со мной!
Тимир встал перед Никой, прикрывая, взметнулась бледная рука.
– Нет! – Ника вцепилась в его руку. – Не тронь! – глотая слезы, понимая, что не может видеть смерть… нежити… Стаса.
– Он уже мертв!
– Не тронь! – дрожащие губы шептали, а по венам вспыхнуло, и ладони запылали. И в голове зашептало, прося: «Выпусти! Не бойся! Я помогу!»
Тимир оттолкнул Нику. Бросил на нее быстрый взгляд, перевел на пылающие чернью руки. Усмехнулся нехорошо:
– Обладай ты сто раз любой из великих сил, ты не смогла бы сделать его живым. Он мертв! Он нежить, и ею останется…
Ника не слушала, не смотрела на Тимира, она смотрела на Стаса. Тот облизнулся.
– Неужели не помнишь? Ты же в любви клялся! Ты же жениться обещал! Всю жизнь рядом! Стас! – От костра к ним уже приближались разбуженная Аглая и встревоженный Тихон. – Ты обещал навсегда рядом! – голос срывался.
Лицо нежити исказилось. Мертвяк содрогнулся. На лице отразилась дикая мука.
– Ника! – Аглая бежала, натыкаясь во тьме на ветви.
Мертвый Стас отступил, запрокинул голову, взвыл горько, выплескивая небывалую боль. И рванул в лес, цепляясь остатками одежды за кусты.
– Ника! – Аглая подбежала в тот момент, когда Ника рухнула на колени, уронила лицо в ладони и зарыдала.
– Ты ей не поможешь, – тихо сказал Тимир, подхватил Нику на руки и понес к костру.
Аглая осталась стоять, растерянно смотря им вслед.
– Нежить был здесь! – указал в сторону умчавшегося Стаса Тихон.
Прижимаясь к груди Аглаи, пищал хорек, показывая тьме кулак. Она оглянулась, всматриваясь в чащу. Далекие слова. Грустный напев бабушки, так внезапно прерванный, все еще стоял в ушах.
На ветке почерневшего дикого куста остался клочок материи, оставленный убежавшим упырем.
Аглая подошла и сняла его, всмотрелась. В лунном свете узнала клок выдранной джинсы. И так больно стало за Нику и за себя, за тех, кто тогда ушел с болота.
– Здесь был Стас! – со страхом проговорила она, а у самой екнуло сердце: «Игнат! Где ты?»
Аглая стояла по плечи в воде. Едва пробивающиеся из-за туч солнечные лучи не грели. Тонкая рябь реки тянула пронизывающим холодом. Но даже лежи она сейчас в теплом джакузи, не могла бы сдержать ту дрожь, что била тело. Но это и не нужно. Пусть вытрясет боль и страх. Пусть стылыми водами смоет всю ночь, горе Ники, увидевшей мертвого Стаса. Как же ей больно! Она уснула только под утро, убаюкиваемая Тимиром и Тихоном. Кто бы мог подумать. Тимир, насмешливый, даже грубый, в эту страшную ночь он нашел слова. А Ника все шептала и всхлипывала, уткнувшись в его плечо. Аглая сидела у костра, но огонь не грел, ее трясло, словно в ознобе. Трясло от мыслей о Нике, о себе, от переживаний за Игната. А если и он… Выйдет однажды к ней… неживой. Тихон вздыхал тяжело. Аглая сжимала в руках теплый пищащий шерстяной комок и безмолвно кричала в трещащий костер: «Игнат! Ты жив? Ты должен быть жив! Или ходишь нежитью по лесам, где-то рядом со Стасом?» Взлетали в ночь огненные искры, шелестели густые ветви дремучих деревьев, но не было ответа. Только жгучая боль с придыханием. Слезы не бежали. Да и как, если дышать – и то невмочь.
