– Пусти! – отчаянно, зло прохрипела Аглая.
Тьма из глаз Тимира метнулась наружу. Аглая крепче вцепилась в удерживающую Нику руку. Заломило пальцы.
– Пусти!
Тьма остановилась. Крутанулась воронкой.
– Изыди! – захолодев от ужаса, хрипом выдавила Аглая первое, что пришло в голову.
Тьма замерла. Посерела. Отхлынула от лица Тимира мертвенная бледность. Вокруг Аглаи снова заиграли краски. Окрасился багрянцем закат. Изумрудной зеленью поднялись вершины деревьев-исполинов. И только трава так и осталась жухлой, словно выжгло ее солнце досуха. Рука Тимира, державшая Нику, ослабла. Аглая рванула ее в сторону. Тимир отшатнулся и безмолвно упал на колени.
– Бежим! – разнесся голос пришедшей в себя Ники. Она схватила растерянную Аглаю за руку и потянула. Аглая рванула следом. Пробежала сотню шагов и остановилась. Оглянулась. Тимир продолжал стоять на коленях у поля. Его сотрясала крупная дрожь.
– Стой, Ника!
Та споткнулась от резкого вскрика, глянула непонимающе. В расширенных зрачках еще стояло то жуткое потустороннее, что видела она в Тимире.
– Только не говори, что собираешься ему помогать! Он же… он… – Ника задыхалась от ярости и страха.
– Тала сказала – нельзя, чтобы им сила овладела. Потому что темная. Всем плохо будет.
– Ты не видишь! Если есть в нем темная сила, то она им явно уже овладела!
Аглая нахмурилась:
– Он все же отпустил тебя.
– Повезло, – согласилась Ника и тут же покачала головой. – Второго раза может не быть.
Аглая была согласна с Никой. Только… Не в ее правилах бросать слабых. А Тимир сейчас был слабым. Аглая видела это, чувствовала на расстоянии. Она уверенно пошла к парню. Остановилась за спиной.
– Тим… Тимир, – боязливо прикоснулась к дрожащим плечам.
– Помоги мне! – едва слышное бормотание.
Аглая обошла его. Тимир с трудом приподнял голову. Лицо серое от напряжения. По лбу стекали капли пота. Он обнимал себя руками. Коса растрепалась.
– Помоги!
– Даже не думай! – перехватила ее руку Ника.
Аглая холодно отстранила ее:
– Я могла бы не думать и там, у болота.
Ника закусила губу. Вместе они помогли Тимиру подняться.
– Где твой дом? – как можно громче спросила Аглая, превозмогая боль в горле.
– Домой нельзя, – прошептал он. – Там мать… Изгонит…
Аглая воззрилась на парня. Какая мать? Что значит – изгонит? Тала говорила…
– Приемная! Килла, – он едва шепнул и повалился на руки Аглае.
Ника успела подставить плечо:
– К нам точно нельзя. Меня хозяйка и так не сильно любит…
– Тала. Она не выгонит, – кивнула Аглая на бесчувственное тело Тимира. – Здесь его нельзя бросать.
Ника заглянула в лицо юноши и спросила:
– Алька, куда мы с тобой попали?
Аглая пожала плечами:
– Не знаю. Но нужно как можно скорее отсюда выбираться.
Глава четвертая
Тала намочила тряпку в глиняной чаше, наполненной вязкой жидкостью, и протянула Аглае:
– На сердце положи. А ты заставляй пить, – она кивнула Нике, держащей у губ юноши кружку с питьем. – Чернь на время выгонит. Вот же навеяло. Недаром воронье с утра кричало, беду зазывало. Чтоб их… – Она вздохнула. Наклонилась над Тимиром, приоткрыла одно веко, заглянула. – Закончилось спокойствие. – Знахарка отошла, накинула на плечи платок. – Вы пока присмотрите за ним. А я к главе.
– Он не хотел, чтобы Килла знала. – Аглая посмотрела на Талу.
Та сокрушенно вздохнула:
– А что делать? Тьма вокруг него, в нем ужо сидит. Сейчас не скажу, а опосля вся округа от делов поляжет, кому каяться буду? – И воззрилась на Аглаю. С вызовом, с трепещущей надеждой, словно грех тот она на себя может взять. Брать на себя грех Аглая не хотела, как и каяться за судьбу округи. Ей бы свои горести разгрести. А хозяйка стояла, глядя выжидательно. И Аглая кивнула: иди.
Тала перекрестилась перед дверью и скользнула в ночь. Тявкнул, провожая хозяйку, пес, забормотал спросонья петух на плетне, заквохтал и тут же успокоился. За поселком завыли волки.
Аглая посмотрела на Тимира. Он глухо стонал, пальцы судорожно хватались за простыню, рвали ее и тут же отпускали в изнеможении. Иногда он поднимал руки, проводил ими по воздуху, словно дугу рисовал, тогда на кончиках пальцев появлялись темные пятна и шла от них черная радуга. Он начинал биться в кровати, ронял ладони, мял в припадке одеяло. Открывал глаза – темные, сумрачные, водил ими по избе, ища что-то, но натыкался взглядом на Аглаю, вздрагивал и отключался. Дрожали закрытые веки, тонкие губы безмолвно что-то шептали.
– Алька, как думаешь, помрет? – тихо спросила Ника и, насилу приоткрыв Тимиру сжатые зубы, влила в рот несколько капель варева из кружки.
– Может, и помрет, – пожала плечами Аглая. Жалко не было. Было страшно. И маетно. Нехорошо на сердце. Вспоминались серые Никины лицо и губы… Аглая была готова поклясться, та что-то шептала. Теперь же смотрела, и на лице ее, как и у Аглаи, не было жалости. Как же вышло, что вот так быстро они стали жестокими? А ведь Тимир ничего дурного им не сделал. Даже наоборот, Нику спас… А может, не жестокость то, а страх?
Топ-топ – из угла. Аглая покосилась на звук. Ника, проследившая за ее взглядом, взвизгнула и выронила кружку. По одеялу расплылось грязно-желтое пятно.
– Руки-то крюки, – проворчал старичок карлик, грозя Нике крючковатым пальцем.
– Алька!
– Он безобидный, – буркнула Аглая, пытаясь ладонью стереть с одеяла пятно.
– Еще как обидный! – Старикан подставил к кровати табуретку, начал забираться на нее. Справился с нелегким делом, вытянул короткие ноги перед собой. – Меня просто нужно уметь обидеть, а там… Ух! – Он махнул рукой, та запуталась в бороде, старик покачнулся на табурете, чуть было не слетев головой вниз. Ника успела подхватить его и посадить обратно. Карлик отряхнулся. Отвесил Нике поклон. – Благодарствую! – Полез на кровать. Встал на грудь Тимиру. – Чего у нас вышло-то? Ух ты! Как оно… Жрецом наречен, если повезет. – Карлик плюхнулся на живот и начал тянуть ноги к табурету. Ника подхватила старика, водрузила на сиденье. – Извольте снова отблагодарить, юная леди! – И тут же прислушался. С улицы доносился вой. Многоголосый, дикий, заставляющий ежиться и озираться в темное окно. А нет-нет и поглядывать на божницу, шепча одними губами: «Защити!»
– Воют, бешеные. Воют, ироды.
Старик схватил за руку мечущегося в горячке Тимира. Уставился на взмокшую ладонь. Задумчиво почесал бороду:
