Люба понимала, что ее страх перед Светой — обычная мнительность. Просто где-то далеко в подсознании застряла мысль, что раз Вова принес им одни неприятности, то ждать добра от родившей его мамаши вряд ли стоит. И Люба сжималась от предчувствия, что на ее семью может обрушиться еще какой-нибудь удар.
Примерно так же — бессознательно — она боялась высоты или сильного мороза. Никогда Люба не попадала в ситуации, где испытала бы ужас от переохлаждения или страх падения, но с самого детства, сколько себя помнила, самые главные ночные кошмары были связаны с этим.
Они договорились встретиться у входа в ресторан. Люба опаздывала уже на двадцать минут. Ее задержал руководитель музыкальной группы, которую собирались пригласить на «последний звонок». Он буквально достал ее рассказами о своих многочисленных талантах, которые Любу совершенно не интересовали. Типы с таким количеством способностей, как и те, кто получал по несколько высших образований, ее настораживали. Она уважала в людях профессионализм и трудолюбие, а не нереализованные возможности. Еще и поэтому Люба не представляла, о чем можно говорить со Светой, которая, судя по всему, пресытилась не только путешествиями, но и всем, что в жизни существует.
Света стояла у входа в ресторан и нервно теребила яркую сумку.
— Извините, — сказала запыхавшаяся Люба, которая преодолела расстояние от метро «Цветной бульвар» до Садового кольца со скоростью чемпиона столицы по бегу на короткие дистанции.
— Я решила, что вы не придете, — заметила Света.
Было видно, что ее настроение резко поменялось. Из мрачной женщины она превратилась в милую даму, которая так хорошо воспитана, что не укоряет подругу за получасовое опоздание.
Они вошли внутрь.
Интерьер ресторана говорил о том, что здесь не подают быструю еду. Посреди зала стояли прилавки с рыбой и овощами, большой аквариум. Посетители сновали вокруг, выбирая, что должен приготовить им шеф-повар, и объясняя официантам — как.
Любу и Свету провели к столику у стены, где в нишах стояли старые подшивки «Нового мира», современные детективы и «покеты» на английском языке. Лампы с абажурами светили так, чтобы расположить посетителей к долгой задушевной беседе. А воздушные формы мебели и всякие детали в виде бамбука, пальмовых листьев и ракушек придавали залу особый шик.
— Я обожаю восточную кухню, — сказала Света. — А вы?
— Если честно, мне больше по душе русская и грузинская.
Любе было неудобно в этом признаться. Все ее знакомые пели гимны японской и китайской еде. И Любе стало казаться, что ее консерватизм — нечто совсем отсталое. У нее сложилось впечатление, что по количеству японские и китайские рестораны в Москве давно перекрыли все остальные.
— Но я люблю рыбу, — добавила она.
— Обязательно возьмем соусы, — Света даже причмокнула. — Здесь такой выбор! Мой любимый — соево-имбирный с кунжутом.
Вкусы у них не совпали. Любе имбирь не нравился. Она выбрала «бальзамик».
Сделав заказ, Света достала пачку сигарет и, удивившись, что Люба не курит, сообщила:
— А я смолю как паровоз. Особенно в последнее время.
Вид у нее действительно был измученный. Она и вообще не блистала красотой. Какая-то рыхлость и несобранность была в ее фигуре, лице, словно Свету, как хорошее тесто, не умяли, не утоптали. Она смотрела на Любу большими, темными, полными печали глазами.
— Вот ведь как случается! — грустно поведала Света. — Обслуживала мужа, сделала из него человека, а потом выяснилось, что он много лет живет на две семьи. И теперь уходит.
Пепел упал прямо на скатерть, Света затушила сигарету и тут же прикурила другую.
— К другой семье? — спросила Люба.
— Ничего подобного! — Света поперхнулась и закашлялась. — Вообще неизвестно куда. Это же монстр! Ему не нужен никто! Он хочет жить один!
— Вы уверены? — выразила сомнение Люба, которая с подобным феноменом не сталкивалась.
— Еще как!
Официант принес напитки, бутылку белого вина. Света выпила бокал залпом. Только после этого она стала чуть спокойнее.
— Я звонила этой — второй, — сказала она. — Он не появлялся у нее два месяца, и она ничего не знает о нашем разводе. У нее есть девочка от Степана, учится во втором классе.
— И вы только что об этом узнали?! — Люба была потрясена: вот так живешь-живешь и ни о чем не подозреваешь…
— Давно знала. Но делала вид…
— Зачем?
— Чтобы сохранить семью. Я Степана с таким трудом заполучила. И что же — подарить другой?!
Любе стало не по себе. В принципе, обычная история, житейская, сколько она их выслушала от подруг, знакомых. У них в школе — женский коллектив, и каждая вторая либо ушла от мужа, либо наоборот. Люба, между прочим, считала, что на время развода женщинам надо официально выдавать бюллетень, потому что работать они не в состоянии, а от их нервозности и неадекватного поведения мучаются коллеги и ученики. Учительская в такие периоды превращалась в клуб, где очередная «страдалица», отловив себе жертву, живописала ужасающие подробности из жизни бывшего мужа. Что характерно: именно после расставания женщины наконец-то понимали, что их мужчины хитро и изощренно скрывали свои истинные лица. Только в последний момент им удавалось разглядеть, что все они как на подбор — импотенты, моральные уроды и альфонсы.
И все-таки Любины коллеги страдали как-то естественно и понятно. Иногда им в голову даже приходили мысли о собственной вине. Правда, такие открытия единодушно осуждались всем женским коллективом. Личные неудачи объединяли педагогов лучше, чем любые общественные мероприятия. «С каждой может случиться», — думали учителя, имея в виду себя в первую очередь. И начинали составлять планы по устройству личной жизни несчастной коллеги. Вспоминались близкие и дальние родственники мужского пола, засидевшиеся «в девках», а также соседи и знакомые знакомых. Откуда-то в усталых от собственных проблем женщинах бралась бешеная энергия, и всю ее они направляли на устройство смотрин, знакомств, «случайных» походов в театр или в кино. Никто не вычислял процент удачи, но последствия тем не менее были налицо — весь коллектив гулял потом на трех свадьбах. Перед лицом очередной жертвы мужского шовинизма оказались, таким образом, наглядные примеры того, что жизнь не кончена, а напротив — только начинается.
Как раз вчера в школе только и разговоров было об учительнице литературы. У нее страдальческий период затянулся дольше, чем у других. Два года назад ее муж, который регулярно ездил в командировки в город Тюмень, неожиданно впал в глубокую депрессию. Он лежал на диване, смотрел в потолок, молчал и вздыхал. Литераторша, женщина мягкая и добрая, проявляя к мужу повышенное внимание, спросила:
— Что с тобой происходит? Может быть, ты устал? Может быть, тебе сменить работу? Взять отпуск? Съездить на рыбалку?
Муж долго ерзал на диване, а потом глубокомысленно посмотрел на потолок и сказал:
