– Что же, они оба были одержимы – и мама, и баба? Серьезно? У тебя на все один ответ?
Фарида закусила губу:
– Хочешь верь, хочешь не верь, но это правда.
– Нет, не правда! Сара говорит, что с мамой все было в порядке.
Фарида вздохнула. Если бы Дейа была права, если бы все чудачества Исры были фантазией Фариды! Но ведь они обе – и бабушка, и внучка – знают: с Исрой что-то было не так.
– Ну разве ты не помнишь, какая она была? – тихо проговорила Фарида.
Дейа покраснела:
– Это не значит, что она была одержима!
– Значит. – Фарида посмотрела Дейе в глаза. – И Адам тоже. Он был не в себе. Только маджнун, сумасшедший, мог вот так взять и убить жену.
– Да при чем тут одержимость! Может, он… – Дейа запнулась, пытаясь подобрать арабское слово. – Может, он был психически болен. Может, у него была депрессия или суицидальное расстройство. Или он просто был дурным человеком!
Фарида покачала головой. Дейа вечно все пытается истолковать через западные понятия. Почему она не хочет признать, что западная медицина ни уразуметь, ни тем более вылечить такие вещи не в силах?
Свист чайника вспорол повисшее на кухне молчание. Фарида повернулась к плите. В такие моменты, когда кухню заполнял аромат мармарии, она признавалась себе, что очень скучает по Исре. По Исре, которая заваривала чай именно так, как Фарида любила, которая никогда ей не грубила, даже если была в плохом настроении. Исра не наорала бы на нее, как наорала Надин накануне того дня, когда они с Омаром собрали вещи и съехали – просто взяли и съехали, оставив Фариду одну. А что она сделала, чем заслужила такое отношение? Фарида в очередной раз задалась этим вопросом, наливая себе чаю. Ей вспомнились слова Омара: мол, она во все лезет, он при ней даже слова ласкового Надин сказать не может – приходится же сурового мужика из себя изображать! А он, мол, само слово «мужик» ненавидит – надо было слышать, как он его выплюнул. «Ну конечно, потому что мужиком он никогда и не был», – сказала Фарида самой себе, насыпая в чай две ложки сахара. Равно как и Али, который поселился в центре с какой-то девицей, оставив мать в одиночестве воспитывать девочек. Взвалив на нее, как всегда, все семейные проблемы.
– Сама посуди, – сказала Фарида, помолчав, – «маджнун» по-арабски означает сумасшествие, но если разложить это слово на части, что обнаружится? – Дейа молча смотрела на нее. – Слово «джинн», – сама себе ответила Фарида, откидываясь на спинку стула. – Сумасшествие – от джинна, от злого духа, который вселяется в человека. Никакая медицина, никакие лекарства тут не помогут.
– Ты серьезно? Это и есть твой ответ? Думаешь, все можно свалить на джинна? Нет, так не пойдет! Это не книжка, где можно все увязать так, как тебе нравится. Не надо сочинять!
– Хотелось бы мне, чтобы я все это и впрямь только сочинила, – пробормотала Фарида.
– Ты так и не ответила, почему пыталась его покрывать, – продолжала Дейа. – Как ты только могла? Зато родную дочь простить не можешь, хотя она всего-то и сделала, что сбежала! Лицемерка!
Фарида крепче вцепилась в чашку. Небо за окном было темное, только фонари светились во мраке. Она невидящим взглядом смотрела во тьму, переваривая слова Дейи. И вправду, почему она никогда не винила Адама в произошедшем – да что там, давно простила его? А Сара никого не убила, не повесила на нее четырех девчонок. Однако ее Фарида простить так и не смогла. Они с Халедом вычеркнули Сару из жизни, словно у них никогда и не было дочери, словно та совершила самое чудовищное из преступлений. Фарида так боялась позора, который может обрушиться на их семью, что никогда даже не задавалась этими вопросами. А ведь Дейа права: она лицемерка. Целый океан грусти взбурлил в ее душе, и она разрыдалась.
Рыдала Фарида долго. Но даже спрятав лицо в ладонях, чувствовала, что Дейа смотрит на нее и по-прежнему ждет объяснения, ответа. Если бы в жизни все было так просто!
Исра
Зима 1996 года
Исра никак не могла уснуть. Ей не давали покоя мысли. Стоило закрыть глаза, как она слышала шепот Дейи: «Ты всегда грустная…» Исра беззвучно плакала в подушку. Каким ее дочери запомнят свое детство? Что будут думать про свою мать? В последнее время эти вопросы занимали ее все больше. Иногда Исре казалось, что нужно попросить у них прощения – за то, что мало целует, за то, что смотрит поверх их голов, когда они к ней обращаются, за то, что шлепает их, когда сердится, за то, что слишком редко говорит: «Я вас люблю». В другие дни – но такое случалось совсем изредка – она тешилась надеждой, будто все еще будет хорошо или – того реже – будто все и так хорошо, а она не такая уж плохая мать и делает для дочерей все, что в ее силах. Но какой матерью она будет девочкам, когда они подрастут? Неужели заставит их повторить собственный путь?
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала Исра Адаму, когда тот вернулся домой.
Лежа на краешке кровати, она смотрела, как муж сбрасывает рабочую одежду, и ждала ответа. Но Адам молчал.
– Скажи же хоть что-нибудь, – попросила Исра. – Ты со мной почти не разговариваешь с тех пор, как родилась Амаль.
– Что я, по-твоему, должен сказать?
Теперь пивом от него пахло каждый вечер. Наверное, поэтому он и бить ее стал еще чаще. Но иногда она сама была виновата. Иногда она его провоцировала. Например, вчера вечером положила в суп из мулухии лишнюю ложку кориандра, просто чтобы позлить. «Что-то не так?» – невинно спросила она, когда муж выплюнул еду. Адам сердито покачал головой и отпихнул тарелку, а Исра сидела с невозмутимым видом, но сама была в восторге от своей маленькой мести. Если единственное, что в ее силах, – невкусно его накормить, то хоть этим она ему досадит.
– Мне нужно с тобой поговорить, – повторила Исра. – О наших дочерях.
– Ну, что еще?
– Дейа сегодня сказала кое-что, и меня это беспокоит.
Адам внимательно посмотрел на нее:
– И что же такого она сказала?
– Она сказала… – Голос у Исры сорвался. – Она сказала, что я всегда грустная.
– Ну, и правильно сказала. Ты с таким кислым видом слоняешься по дому, будто вот-вот помрешь.
Исра остолбенела.
– Уж что есть, то есть. Я-то тут при чем?
– Не знаю, – пробормотала Исра. – С тех пор как родилась Амаль, ты стал…
– Ах, так это я виноват? После всего, что я для тебя делаю?
– Нет! Я вовсе не это хочу сказать.
– А что же?
– Ничего. Прости. Просто в последнее время я боюсь…
Покачав головой, Адам подошел к комоду и выдвинул свой ящик.
– Ну, чего ты там боишься?
Исра открыла рот, чтобы ответить, но ее захлестнул страх, и она не смогла вымолвить ни слова. Чего она боится? Что она – плохая мать? Что мучает дочерей так же, как родители мучили ее? Что малодушно утаивает от них правду о том, как устроен мир? У нее накопилось много страхов. Но как все это объяснить?
