Дейа долго глядела на тетю. Если Сара, ставшая настоящей американкой, выучившаяся в колледже, управляющая книжным магазином и живущая своим умом, – если уж она сожалеет о своем выборе, то на что надеяться Дейе? Она съежилась в кресле. Неужели она всегда будет такой трусихой? Неужели никогда не станет смелее? Слушая Сару, она сомневалась в себе все больше и больше.
– Что с тобой? – спросила Сара, пытаясь заглянуть ей в глаза. – С чего вдруг такая кислая физиономия?
– Я не понимаю, что мне делать. Раньше мне казалось, что я совершенно запуталась в собственной жизни, – ну так теперь я запуталась еще больше. Ты говоришь, я должна принять себя такой, какая я есть, что нужно не убегать, а отстаивать то, во что я искренне верю, – но все это хорошо только в теории. В реальности это не работает. Допустим, я приму себя – но это не решит моих проблем. И смелость никуда меня не приведет. Все это хорошо для пафосных речей, или там для книг – но в жизни все гораздо сложнее.
– Скажи откровенно, – проговорила Сара, выпрямляясь. – Почему ты не в силах сопротивляться моим родителям?
Дейа отвернулась к окну.
– Ну мне-то ты можешь признаться, – подбодрила Сара. – Будь честна со мной – да и с самой собой тоже. Чего ты так боишься?
– Да всего! – Дейа услышала собственный голос раньше, чем осознала, что говорит. – Я всего боюсь! Боюсь предать нашу семью и все наши традиции – а потом окажется, что бабушка с дедушкой с самого начала были правы. Боюсь, что обо мне подумают люди, если я откажусь жить по их правилам. Но точно так же боюсь прогнуться, а потом пожалеть об этом. Боюсь выйти замуж, но еще больше боюсь остаться одна. У меня в голове тысяча голосов, и я понятия не имею, к какому прислушаться! Я оказалась лицом к лицу со всей своей будущей жизнью – и не знаю, что делать! – Она попыталась заставить себя замолчать, но слова лились потоком. – Иногда я думаю, что виной всем моим страхам – воспоминания о родителях, но тут же начинаю сомневаться: то ли и впрямь воспоминания наводят на меня тоску, то ли я сама всю жизнь тосковала, даже в те времена, которых и помнить-то не могу. А иногда я вдруг решаю, что все помню неправильно, и это совершенно ужасное ощущение, и мне кажется, что если я вспомню что-нибудь хорошее, то исцелюсь. Но и тут ничего не получается.
Сара положила руку Дейе на колено.
– Но почему воспоминания о родителях наводят на тебя тоску? Что такого грустного ты можешь помнить?
– Не знаю… может, я вообще все выдумала. Только помню, что мама вечно грустила. Быть женой и матерью было для нее мукой.
– Неправда! – возразила Сара. – Про быть матерью уж точно.
– Но у меня всегда было такое ощущение.
– Да, она много грустила, но дети тут совершенно ни при чем.
– А из-за чего же тогда…
Сара перебила ее:
– Пойми, Исре было всего семнадцать лет, когда она вышла за Адама, и кроме него, у нее здесь не было ни одного близкого человека. Она очень уставала – вся эта готовка, уборка, уход за детьми, попытки угодить Адаму и моей мамаше. Ей много чего пришлось вынести, больше, чем любой другой женщине, которую я знаю. Но вас она любила всем сердцем. Мне больно слышать, что ты этого не помнишь.
– Я не спорю, жизнь у нее была не сахар, – отозвалась Дейа. – Но ведь она сама нарожала столько детей – это был ее выбор! Она никогда не пыталась постоять ни за себя, ни тем более за нас.
На лице Сары вновь мелькнула улыбка.
– Забавно слышать это от тебя. А я уж было подумала, ты вообще не веришь, что у таких женщин, как мы, есть хоть какой-то выбор.
– Ну да, но…
Сара покачала головой:
– Нет уж, слово не воробей. Ты сама признала, что выбор у тебя есть. Более того…
Дейа нахмурилась.
– Если ты считаешь, что у Исры, которая приехала из Палестины, не имела ни работы, ни образования, родила четырех детей и даже толком не говорила по-английски, – если ты считаешь, что у нее был выбор, то что уж говорить о возможностях, которые открываются перед умненькой, образованной арабской девушкой, выросшей в Америке. – Сара весело улыбнулась племяннице. – Скажешь, нет?
Дейа открыла рот, но не нашла что возразить. Сара права. Выбор и вправду есть. Просто у нее не хватает смелости этот выбор сделать.
– Мне пора, – сказала Дейа, бросив взгляд на часы на стене. – Я должна встретиться с сестрами, не хочу опоздать. – Она встала и подхватила рюкзак.
Уже на пороге она сказала Саре:
– Время здесь летит незаметно.
– Неужели с теткой все-таки интересно?
– Ну вроде того…
– Что ж, заходи еще. Расскажу тебе историю.
– Историю?
Сара кивнула:
– О том, как Исра начала читать.
– Завтра?
– Завтра.
Исра
Зима 1993 года
Побурели листья. Облетели деревья. Выпал снег. Все это Исра наблюдала из окна полуподвала. По тротуарам спешили люди, по дороге, светя фарами и сигналя, проезжали машины, вдалеке мигал светофор. Но она видела за стеклом лишь унылую плоскую картину. Иногда Исрой овладевала всепоглощающая печаль, сменявшаяся ощущением полной безысходности. Началось это с того дня, когда у Надин и Омара родился сын. Приходя домой, Адам заставал жену у окна полуподвала: Исра тоскливо глазела на улицу и не пыталась даже уклониться, когда он заносил руку. И даже испытывала какую-то извращенную радость. Как будто таким образом искупала вину за все, что сделала.
– Это что еще такое? – осведомилась Фарида декабрьским утром, когда Исра явилась на кухню готовить завтрак, и прищурилась на сине-лиловое пятно на щеке невестки. – Думаешь, кому-то охота на это смотреть?
Исра открыла было рот – но промолчала. Что тут скажешь? Муж бьет жену – обычное дело. Сколько раз Якуб поколачивал маму? Интересно, а Халед когда-нибудь поднимал руку на Фариду? На глазах у Исры ни разу, но это ничего не значит.
– В этой жизни есть вещи, которых никто не должен видеть, – назидательно сказала Фарида. – Вещи, которые нельзя выставлять напоказ. Я в твои годы не допускала, чтобы кто-то смотрел на мой позор.
Исра глядела на Фариду и думала, что никогда не встречала такой сильной женщины. Свекровь, конечно, не чета ее матери. Та всегда безудержно рыдала, когда Якуб ее избивал, и не стыдилась показывать свою слабость. Что же так закалило Фариду? Наверное, ей довелось пережить что-то пострашнее побоев, ответила Исра сама себе. Жизнь сделала ее бойцом.
Фарида повела Исру наверх, к себе в спальню. Открыла прикроватную тумбочку, достала маленькую синюю косметичку и принялась в ней копаться. Под руку ей попалась бордовая губная помада – Фарида запихнула тюбик обратно. Исра представила себе губы свекрови в этом цвете. На свадьбе Исры помада у нее была красная – яркого, веселого оттенка. Но бордовый – темный, глубокий – подходил Фариде куда больше.
