– В этот раз по самой кромке прошел, – Зайцев глубоко и со вкусом затянулся, – по лезвию бритвы, а на следующий год, наверное, уже не стану. Хватит. Уходить надо вовремя. А то будет как в анекдоте, когда старый пилот запрашивает разрешение на вылет, штурман говорит, ты что, какой взлетать, видимость сто метров, а пилот отвечает, так а я дальше и не вижу.
Иван со штурманом вежливо посмеялись бородатой шутке.
– Пора мне на заслуженный отдых, пора.
Зайцев сделал паузу, видимо, ожидая возражений, но их не последовало, тогда он выдохнул очередную порцию горького дыма и продолжал:
– Да, решено, вот только Ивана Николаевича до ума доведу, и все, на волю. Он пусть тут вами командует, а я дачу дострою наконец.
Леонидов заставил себя улыбнуться. До ума доведу, надо же… Будто он желторотик неотесанный, салага, а не боевой офицер. Но именно потому, что он боевой офицер, он промолчит.
Апрель
В кабинетах горкома сидели те же люди, и если в соответствии с указаниями руководства мышление у них стало новое, то на обстановке это никак не отразилось.
В приемной оказалось несколько мужчин в костюмах, до странности похожих друг на друга, и Ирина со вздохом села в уголочке. Партийные руководители и хорошенькие девочки знают главный принцип: хочешь набить себе цену – заставляй ждать.
Жаль только, что сегодня она не одна, а с Павлом Михайловичем, поэтому неудобно доставать из сумки книжку, придется рассматривать копию картины Айвазовского «Девятый вал», висящую над столом секретарши. Вообще говоря, картина о могуществе стихии и покорности судьбе – странный выбор для коммунистического учреждения.
Председатель суда выпрямился, сцепил руки в замок, похоже, волновался, а Ирине даже думать не хотелось, что ждет ее за массивными дубовыми дверями.
Если честно, то вообще ни о чем не хотелось думать. Вдруг остро и явственно вспомнилось, как Кирилл обнимал ее в лесу, и по телу разлилось приятное тепло. Заниматься любовью на природе глупо, но в тот раз им было удивительно, космически хорошо вместе. И сейчас хотелось домой, печь пирог для мужа и детей, обнимать их и любить, а не тратить время на пустопорожние разговоры с сильными мира сего.
А ведь можно просидеть в очереди и до глубокого вечера, черт его знает, какие тут порядки. Коммунисты бдят о счастье трудового народа неусыпно, в том числе и после окончания рабочего дня. Кирилл заберет Володю из яселек, в этом на него можно положиться, но завтра ему в первую смену, вставать в пять утра, и хорошо бы лечь пораньше, а не нянчить ребенка, пока жена порхает по высоким кабинетам! Черт возьми, у нее муж работает как вол, чтобы семья ни в чем не нуждалась, так редкие минуты отдыха имеет право тратить на свой диплом, который у него есть шанс защитить в этом году. Призрачный, но есть. Ирина вздохнула. У нее самой-то все в порядке, высшее образование, умеренно успешная карьера, интересная и ответственная работа. Чем из этого набора она поступилась ради семейной жизни? То-то и оно, что ничем, а вот Кирилл… До женитьбы это был рабочий высочайшей квалификации, перспективный студент филфака и талантливый поэт-песенник (хотя у них в рок-клубе это называется иначе). Теперь, по сути, остался только рабочий, вкалывающий на износ, остальные ипостаси растаяли, утекли по безжалостной реке времени. И как бы Ирина тут ни при чем, со своими друзьями-музыкантами он не тусуется якобы потому, что повзрослел, стихи писать как бы надоело, а высшее образование вроде тоже сделалось ни к чему, ибо зачем идти в школу на девяносто рублей, когда кузнецом поднимаешь по пятьсот и больше?
Официально это его собственный свободный выбор, а по сути что? Если бы он женился не на женщине с ребенком, а на молодой девочке, которой не надо стремительно рожать, потому что сроки поджимают? Сейчас точно был бы с дипломом, а в своей рокерской тусовке считался бы не одним из, а отцом-основателем на уровне если не Маркса, то Энгельса уж точно.
Кирилл многим пожертвовал ради семьи, и позор, что она этого раньше не замечала. Считала, что настрадалась достаточно и поэтому заслужила счастье, но Кирилл вообще-то не виноват в ее разводе. И к тому, что она путалась с женатым мужиком и попивала, тоже он не причастен. А расплачивается…
Ирина вздохнула, но странным образом хорошее настроение не пропало от этой грустной мысли. Всегда лучше, когда видишь ситуацию так, как есть на самом деле, а не через кривое стекло самолюбования и жалости к себе. Сразу проявляются пути выхода из кризиса. Например, можно в эти выходные уехать с детьми на дачу, а Кирилла оставить, пусть дописывает диплом в тишине и покое. А если он вместо этого устроит дикую пьянку с Зейдой и Женей Горьковым, то тоже ничего.
Тут секретарша неожиданно пригласила их войти, и Ирина вскочила, не веря своей удаче.
Она уже бывала в этом кабинете несколько лет назад, когда судила секретаря комсомольской организации, и с тех пор хозяин стал еще больше похож на красную звезду кругленьким торсом и короткими толстенькими конечностями. Некоторые друзья Ирины, недолюбливавшие советский строй, утверждали, что в целях спасения страны всех партийных бюрократов необходимо вешать на фонарях. Так вот если бы им удалось претворить в жизнь свои кровожадные замыслы, то конкретно с этим бюрократом у них все равно бы ничего не вышло. Человек с шеей, заметно превосходящей по диаметру голову, неминуемо выскользнет из петли.
– О, проходите, проходите, – радушно улыбаясь, чиновник выкатился из-за стола, пожал руку Павлу Михайловичу, а Ирину галантно взял под локоток и повел к кожаному диванчику, стоящему возле окна. Рука у него была теплая и приятная, – давненько мы с вами не виделись, Ирина Андреевна.
– Да, давно, – кивнула Ирина, с некоторым опозданием вспомнив, что тогда ее просили вынести обвинительный приговор, а она поступила наоборот, и сейчас, возможно, настало время расплатиться за своеволие.
– Надеюсь, я тогда вам помог.
– Да, спасибо. – Ирина села и поправила юбку так, чтобы закрывала коленки.
– Ну что вы, это наша работа, – хозяин пододвинул кресло так, чтобы сесть напротив, а Павлу Михайловичу предложил место рядом с Ириной, – рад, что сумел убедить вас, что истинный комсомолец не может быть преступником, и мы избежали чудовищной судебной ошибки.
Кажется, Ирине не удалось скрыть охватившего ее ужаса, ведь она четко помнила, как этот человек требовал от нее обвинительного приговора. Она снова разгладила юбку.
– Ах, Ирина Андреевна, смотрю я на вас и удивляюсь, почему вы еще не на партийной работе? Студентка, комсомолка, спортсменка, наконец, просто красавица, и никакого роста… – он засмеялся. – А, Павел Михайлович? Почему зажимаете таких сотрудников? Активнее надо выдвигать достойных людей, нам нужны сейчас новые энергичные кадры! Впрочем, прошу прощения, это не к вам вопрос, а к руководителю вашей партийной организации. Как так? Сама образцовый работник, муж – ударник коммунистического труда, и не охвачена общественной нагрузкой!
– Просто у меня маленькие дети, – зачем-то стала оправдываться Ирина.
