Она развела руками.
– Что ж, поздравляю.
– Но я…
– Ирина Андреевна, – резко прервал ее Макаров, – поскольку вы спасли мою жизнь и профессиональную репутацию, то можете полностью располагать мною. Обещаю, что сделаю все, что в моих силах, для всех ваших детей, сколько бы их у вас ни родилось. И это все, что я имею сказать по данному вопросу.
– Спасибо, Федор Константинович.
– Ну вот и хорошо. Обещание свое я даю с легким сердцем, поскольку уверен, что исполнять его мне не придется, – улыбнулся Макаров. – Кирилл скоро вернется и выпьет за мое здоровье эту скромную бутылочку, и я надеюсь, что летом вы к нам приедете всей семьей показать детям Москву. В общем, Ира, телефоны вот, жену я предупрежу, так что, если меня не будет дома и по служебному, а ситуация срочная, скажете ей, она все устроит.
Он уже надел ботинки, когда Ирина спохватилась:
– Федор Константинович, а вы же что-то хотели?
– А?
– Вы же пришли зачем-то…
Макаров с досадой хлопнул себя ладонью по лбу:
– Ах да! Да! Хотел поговорить о летчиках.
– Так пойдемте. Я вас хоть чаем напою.
Он остался стоять в дверях:
– Поздно уже. Детям пора в люлю, поэтому буду краток. Я всеми силами пытался не допустить это дело до суда, но, Ирина Андреевна, вы знаете, что альтруизм никогда не был моей сильной стороной, поэтому я не стал отказываться от должности ради того, чтобы лечь на рельсы под локомотив, хотя, по моему глубокому убеждению, судить там нечего. Этот эпизод вообще лежит вне правового поля и требует не уголовного расследования, а профессионального обсуждения коллегами-пилотами.
Ирина вздохнула:
– Ясно. И теперь вы будете убеждать меня вынести оправдательный приговор.
– Нет, до такой степени я еще не оскотинился, еще помню, что чести по доверенности не бывает. Наоборот, хочу вас предупредить, что не только вы, а все участники процесса знают, чем он закончится, и если летчики не признают вину, то только затем, чтобы спасти свою репутацию. На большее они не рассчитывают, Ирина Андреевна. Понимаете, будь это какой-нибудь древний аэроплан, то, может, до суда и вправду не дошло бы, но самолет-то новый, последняя разработка, и вдруг оказывается, что это не прорыв авиаконструкторской мысли, а разваливающееся на ходу ведро с болтами.
– Но ведь техническая неисправность не означает конструктивного дефекта.
– А вы попробуйте объяснить это нашим зарубежным партнерам. Вы сами стали бы покупать машину, зная, что накануне аналогичная модель на трассе внезапно развалилась на куски и только мастерство водителя позволило избежать человеческих жертв? Подумали бы, верно?
Ирина кивнула.
– А если бы узнали, что на такой же точно машине шофер сел пьяный за руль и разбился? – продолжал Макаров. – Купили бы без колебаний, потому что техника не виновата, если человек идиот. Таким образом, перед нами поставлена задача любой ценой доказать мировой общественности, что техника не виновата.
– Слушайте, но как же она не виновата, если все началось с заклинившего шасси! Просто пилоты растерялись в аварийной ситуации, запаниковали…
Макаров приложил палец к губам и энергично покачал толовой:
– Тсс, Ирина Андреевна! Если бы они запаниковали, то вам бы сейчас некого было судить. Разве что диспетчера, который пустил их напрямую через город, что привело к сотням человеческих жертв, не говоря уже о разрушениях. Чего-чего, а паники там точно не было. Инструкции, техника безопасности, все это, конечно, очень мило, но правда жизни в том, что из опасных ситуаций не бывает безопасных выходов, и заранее очень трудно сказать, какой из них просто опасный, а какой – смертельно. Пилоты выбрали такой путь и прошли его с выдержкой и достоинством, вот и все.
– Так что ж…
– Кроме правды есть политика. Международный престиж, добрососедские отношения, моральный климат в обществе – словом, всякие такие штуки. Открою вам тайну: оставался крохотный шанс, что дело развалится, даже после того, как я сдал пост, ибо мой заместитель тоже не хотел этого суда. Отправили бы наверх заключение, что авария произошла из-за ошибки пилотов, но в их действиях не обнаружено состава преступления. Передали бы несчастных мужиков на поруки коллектива, там у молодого вырезали бы талон, старого отправили на пенсию, да и все. И на тормозах. Но после Чернобыля такой выход стал немыслим. Представьте, советские граждане еще не отошли от шока, как узнают, что их еще и возят на ненадежных самолетах. Это что за правительство, которое допускает взрывы атомных реакторов, авиакатастрофы, столкновения поездов, зададут они вопрос, и что мы сможем ответить? Только одно – виноват стрелочник. Поэтому, Ирина Андреевна, приготовьтесь к тому, что вас заставят сделать процесс закрытым, ну а после приговора журналисты уж постараются живописать пилотов сказочными разгильдяями, а об этом несчастном шасси даже не заикнутся.
– То есть люди летели себе спокойно на совершенно исправном самолете в Москву и вдруг решили, что-то культурки вдохнуть захотелось, а дай-ка мы сядем на Неве, так давно в Эрмитаже не были, что аж скулы сводит. Так что ли?
– Примерно.
– Но это ведь бред!
– О, Ирина Андреевна, при грамотных пропорциях демагогии, черной риторики и ханжества можно приготовить такое забористое блюдо, что народ проглотит и пальчики оближет! Короче, что я хотел сказать. Не корите себя. Пусть совесть вас не тревожит, потому что силе, которая на нас всех давит, невозможно сопротивляться. Если помните, я тоже начал свое восхождение к вершинам юриспруденции с подлога. Это было подло и грязно, но я до сих пор не убежден, что поступил тогда неверно. Больше скажу, если бы в тот день я знал то, что знаю сейчас, знал, какую страшную цену мне придется заплатить, и если бы даже никто не предлагал мне повышение по службе за фальсификацию доказательств, еще не известно, какое бы я принял решение. В городе назревали волнения, формировались стихийные бригады защитников порядка, угрожавшие самосудом, зафиксировано несколько случаев избиений якобы подозрительных граждан… В общем, выбор был небогат – стравить пар или дать котлу взорваться.
Ирина вздохнула:
– Но взрыв все равно произошел. Извините, Федор Константинович.
По лицу его пробежала тень, быстро сменившаяся грустной улыбкой:
– Дело прошлое, Ира. Ошибся я тогда или нет, это мне на том свете теперь уже только черти растолкуют. Слушайте, с этими сталинскими соколами я и так переживал, что не сдержал оборону, а теперь вообще, – он досадливо махнул рукой, – получилось, спрятался за спину дамы в интересном положении. Фу, нехорошо!
– Ничего страшного, – быстро сказала Ирина.
– Короче говоря, пришел я к вам затем, чтобы напомнить, что для принятия верного решения надо видеть обстановку максимально близко к реальности. То, что правильно в сказочном царстве всеобщей справедливости, не годится в настоящей жизни, увы…
