* * *
На следующий день погода стала пасмурной, ветреной и холодной, начались ливни и туманы, и Кристин трудно было решиться идти дальше с больным ребенком и братом Тургильсом. Но усерднее всех настаивал на этом сам больной монах. Кристин понимала, что он боится умереть, не дойдя до Нидароса. Тогда они двинулись в путь через плоскогорье, но туман подчас становился таким густым, что Кристин не решилась идти по крутым, обрывистым тропинкам, которые, как она помнила, вели вниз, к постоялому двору в Дривдале. Дойдя до края ущелья, они развели костер и расположились на ночлег. После вечерних молитв брат Арнгрим рассказал им прекрасную сагу о корабле, потерпевшем бедствие на море и спасенном благодаря молитвам аббатисы, обращенным к Деве Марии, которая повелела Утренней звезде взойти над морем.
Видно было, что монах отличал Кристин среди других спутников. Когда она, сидя у костра, баюкала ребенка, чтобы другие паломники могли уснуть, он подсел к ней и начал шепотом рассказывать о себе. Он был сыном бедного рыбака и четырнадцати лет лишился разом и отца и брата, которые однажды зимней ночью погибли в море. А его спасли рыбаки с другой лодки. Он счел это знамением небесным. К тому же он с тех пор стал очень бояться моря. Все это навело его на мысль сделаться монахом. Но ему пришлось еще три года прожить дома с матерью, и они немало голодали и трудились не покладая рук, да и страх его постоянно одолевал, когда он выходил в море. Но тут сестра его вышла замуж, и ее муж взял на себя дом и долю Арнгрима, причитавшуюся ему в лодке, и он смог пойти в монастырь миноритов в Тюнсберге. Там он наслушался вначале насмешек за свое незнатное происхождение, но настоятель был добрым человеком и взял его под свое покровительство. А с тех пор как в орден вступил брат Тургильс, сын Улава, все монахи стали гораздо благочестивее и миролюбивее, потому что сам он так благочестив и кроток, хотя родом и выше их всех. Брат Тургильс происходил из богатого рода в Слагне, а его мать и сестры не оставляли монастырь своими щедротами. Но с тех пор как они перешли в Скидан, а брат Тургильс заболел, им опять стало тяжелее. Брат Арнгрим намекнул Кристин, что удивляется, как это Христос и Мария допустили своих бедных братьев идти столь тернистой стезей.
– Они ведь и сами избрали бедность своим уделом, пока жили на земле, – молвила Кристин.
– Легко тебе так говорить. Сама-то ты, сразу видать, богатая, – сердито сказал монах. – Тебе, видно, никогда не приходилось ходить с голодным брюхом… – И Кристин пришлось ответить, что так оно и было…
Когда они спустились вниз в долину и проходили через Упдал и Сокнадал, брату Тургильсу посчастливилось часть пути проехать где верхом, а где и в телеге, но он становился все слабее и слабее. Из-за этого спутники Кристин то и дело менялись, потому что одни люди обгоняли их, другие присоединялись.
Когда она добралась до Стэурина, из прежних спутников, с которыми она вместе перевалила горы, не осталось никого, кроме этих двух монахов. А наутро к ней явился плачущий брат Арнгрим и сказал, что у брата Тургильса ночью шла горлом кровь, он не в силах идти дальше; теперь они, видно, запоздают в Нидарос и не увидят храмового праздника.
Кристин поблагодарила своих спутников за духовные наставления и помощь в дороге. По-видимому, брат Арнгрим был поражен щедростью ее прощального подарка, потому что лицо его просияло. А вот сейчас и она получит от него ответный подарок. Он вынул из своего мешка коробку с несколькими грамотами. На них красивыми письменами была выведена молитва с благословениями в самом низу грамот. Поперек же было оставлено чистое место, чтобы вписать имя молящегося. Кристин сама понимала, что если даже она и назовет имя своего отца, монах вряд ли узнает, кто она такая, за кем была замужем и какая судьба постигла ее супруга. Но все-таки она попросила его вписать лишь только: «Кристин, вдова».
* * *
Проходя через долину Гэульдал, Кристин шла задами поселений, выбирая безлюдные тропинки, так как думала, что если она встретит кого-нибудь из богатых усадеб, то в ней легко смогут признать бывшую хозяйку Хюсабю, а ей очень этого не хотелось, хотя она и сама не могла бы объяснить почему. На следующий день она поднялась лесными тропинками на гору Ватсфьелль, где находилась маленькая церквушка, носившая имя Иоанна Крестителя. Но окрестные жители называли ее церковью Святого Эдвина.
На просеке густого леса у подножия холма стояла часовня. И часовня и холм отражались в пруду, из которого брал начало целебный источник. На берегу ручья стоял деревянный крест, кругом валялось несколько брошенных костылей и палок, повсюду на кустах висели лохмотья старых повязок.
Церковь была обнесена невысокой оградой. Но калитка оказалась запертой. Кристин встала на колени перед оградой. Она вспомнила, как однажды сидела там, в этой церкви, держа на коленях Гэуте. Тогда она была разодета в шелк и принадлежала к горстке знатных мужчин и женщин из окрестных приходов. Рядом с ней стоял отец Эйлив, крепко держа за руки Ноккве и Бьёргюльфа, в толпе перед церковью были ее слуги и служанки. Тогда она молилась так истово, обещая, что, если только это несчастное дитя обретет человеческий разум и здоровье, она никогда больше ничего не пожелает. Она даже не будет молить о том, чтобы самой избавиться от острой боли в пояснице, мучившей ее со времени рождения близнецов.
Она подумала о Гэуте. Как он красив и статен верхом на своем рослом вороном коне! А она сама! Немногие женщины в ее годы – а ведь ей под пятьдесят – имеют такое завидное здоровье; она заметила это во время своих странствий в горах. «Господи, ниспошли мне только это, и это, и это – тогда я возблагодарю тебя и не буду молить больше ни о чем, кроме того, и того, и того…»
Ни о чем другом она, пожалуй, никогда не молила Бога, кроме того, чтобы он помог ей настоять на своем. И она всегда добивалась чего хотела – большей частью. А теперь вот сидит здесь, и сердце ее разбито – и не оттого, что она согрешила перед Богом, а оттого, что недовольна, зачем ей было позволено поступать по своей воле до самого конца пути.
Она не приходила к Богу ни с венцом своим, ни с грехом, ни со скорбями – не приходила до тех пор, пока в мире оставалась хоть капля сладости, которую можно было примешать в ее кубок. А вот теперь она пришла. Теперь, когда узнала, что мир – это харчевня, где тех, кому нечем платить, выставляют за дверь.
Кристин не испытывала ни малейшей радости от своего решения, ей казалось, будто не она сама решила это. Бедняки, которые приходили тогда, явились в ее дом, чтобы побудить ее уйти из него. Чья-то чужая воля, а вовсе не собственная смешала Кристин с толпою бедных и больных и повелела идти вместе с ними прочь от дома, где она распоряжалась как хозяйка и властвовала как мать мужей. И если она и покорилась теперь без особого сопротивления, то только потому, что знала: Гэуте будет лучше, если она покинет усадьбу. Свою судьбу она повернула по-своему, она добилась в жизни всего, чего хотела. Но сыновей изменить она не могла: они были такими, какими их создал Бог. Ими двигало своеволие, против которого она была бессильна. Гэуте был добрый хозяин, хороший муж и преданный отец; он был деятелен и честен, как и большинство людей. Но он не был прирожденным рыцарем и вельможей; он даже не помышлял о том положении, о котором страстно мечтала для него мать. Но он очень любил ее и мучился, зная, что она ждет от него совсем другого. Потому и собиралась она теперь просить крова и пристанища, хотя гордость ее тяжко страдала оттого, что ей приходится идти к Богу настолько обнищавшей, что и пожертвовать было нечего.
