– Кто ближайший родич твоей матери? – спросил наконец епископ.
– Яммельт, сын Халварда, из Элина женат на ее сестре, вдове Симона Дарре из Формо. Есть у нее также двоюродные брат и сестра: Кетиль, сын Осмюнда, из Скуга и Рагна, что замужем за Сигюрдом Кюрнингом. Ивар Йеслинг из Рингхейма и его брат Ховард, сын Тронда, приходятся ей двоюродными братьями по матери. Но все они живут далеко отсюда…
– А господин Сигюрд Эльдьярн из Сюндбю? Он ведь тоже приходится ей двоюродным братом. Рыцарь должен вмешаться в это дело и выступить на защиту своей родственницы, Никулаус! Скачи к нему сегодня же, друг мой, и извести его обо всем!
Ноккве смешался.
– Достопочтенный господин! Между нами и рыцарем Сигюрдом никогда не было тесной дружбы. К тому же мне думается, если господин Сигюрд вступится за мою мать, это не поможет счастливому исходу ее дела. В нашей округе не любят потомков Эрленда Эльдьярна. Ведь и отцу моему соседи не могут простить, что он вовлек Йеслингов в тот заговор, который стоил нам Хюсабю, – из-за него им и пришлось лишиться Сюндбю.
– Ну да, Эрленд Эльдьярн. – Епископ усмехнулся. – Он и в самом деле вечно искал с кем-нибудь ссоры – он ухитрился нажить врагов во всех своих родичах здесь, на севере. Даже деда твоего, человека благочестивого, не боявшегося пойти на уступки, коли этим он мог укрепить мир и согласие между родичами, постигла та же участь: они с Эрлендом Эльдьярном сделались заклятыми врагами.
– Это правда. – Ноккве тоже не удержался от улыбки. – А ведь распря разгорелась по пустому делу: из-за двух простыней с кружевной прошвой и полотенца с голубой вышивкой – все про все оценено было в две марки медными деньгами. Но моя бабка убедила своего супруга, что он во что бы то ни стало должен получить этот скарб при разделе наследства, а Гюдрюн, дочь Ивара, потребовала того же от своего мужа. В конце концов Эрленд самочинно взял спорное имущество и спрятал его в свой дорожный мешок, но Лавранс извлек его оттуда – он считал, что имеет больше прав, потому что Рагнфрид своими руками вышила эти вещи, когда еще до замужества жила в Сюндбю. Однако Эрленд дознался об этом и дал деду пощечину, а тот схватил Эльдьярна в охапку, трижды ударил его оземь и при этом тряс рыцаря, словно пустой мешок. С тех пор они никогда не разговаривали друг с другом – и все из-за этих дрянных тряпок. Они теперь хранятся в сундуке у моей матери…
Епископ хохотал от души. Он отлично знал эту историйку, которая в свое время распотешила многих добрых людей: вот, мол, какую власть над своими мужьями забрали дочери Ивара. Но он добился того, чего хотел: лицо молодого человека смягчилось улыбкой и настороженное, боязливое выражение исчезло на миг из прекрасных серо-голубых глаз. Господин Халвард расхохотался еще пуще.
– Ты ошибаешься, Никулаус, один раз они все же говорили друг с другом, и случилось это при мне. Дело было в Осло, во время рождественской пирушки за год до смерти королевы Эуфемии. Блаженной памяти король Хокон беседовал с Лаврансом – тот приехал на юг, чтобы приветствовать нашего повелителя и засвидетельствовать ему свою верность. Король сказал, что эта вражда между супругами двух сестер недостойна христиан и доблестных мужей. Тогда Лавранс подошел к Эрленду, который стоял поодаль с несколькими дружинниками, от всего сердца попросил у него прощения в том, что погорячился, и обещал прислать простыню и полотенце госпоже Гюдрюн с дружеским поклоном от ее брата и сестры. Эрленд ответил на это, что готов примириться с Лаврансом, если тот в присутствии свидетелей признает сам, что при разделе наследства их тестя вел себя как вор и грабитель. Тогда Лавранс круто повернулся и ушел – вот эта-то встреча двух зятьев Ивара Йеслинга и в самом деле была их последней встречей в здешнем мире, – заключил епископ и снова громко рассмеялся.
– А теперь слушай меня, Никулаус, сын Эрленда, – заговорил он вновь, положив одну руку на другую. – Не знаю, разумно ли столь поспешно призывать сюда твоего отца и отпускать на свободу этого Ульва, сына Халдора. Я думаю, что мать твоя должна подтвердить свою невиновность, – ведь ее во всеуслышание обвинили в грехе. Как ты полагаешь, легко ли будет Кристин после того, что случилось, найти женщин, которые согласятся подтвердить ее клятву?
Никулаус поднял глаза на епископа – в их взгляде отразились сомнение и страх.
– Все равно – повремени несколько дней, Никулаус! Твой отец и Ульв – чужаки в поселке, их здесь не любят, а Кристин и Яртрюд – обе родом из здешних мест, но Яртрюд выросла гораздо дальше на юге, а мать твою местные жители помнят еще ребенком. К тому же я чувствую, что окрестный люд не забыл Лавранса, сына Бьёргюльфа. Сдается мне, они намеревались проучить твою мать за то, что она была, по их мнению, дурной дочерью, но, как видно, многие уже поняли, что оказывают плохую услугу отцу, возводя такую хулу на его дитя; они уже раскаиваются и досадуют на себя, а вскоре от всего сердца будут желать, чтобы Кристин смогла обелить себя. Тогда, может статься, и все обвинения Яртрюд против мужа рухнут сами собой. Иное дело, если ее супруг будет разгуливать на свободе и озлоблять против себя людей…
– Господин мой, – возразил Ноккве, взглянув в глаза епископу, – не гневайтесь, что я осмеливаюсь вам перечить, но мне это не по душе. Неужто мы не можем оказать никакой помощи нашему лучшему другу и родичу и не должны призвать сюда отца, чтобы он защитил нашу мать?..
– И все же я прошу тебя, сын мой, послушаться моего совета, – сказал епископ Халвард, – и не спешить вызывать сюда Эрленда, сына Никулауса. Но я прикажу составить письмо господину Сигюрду из Сюндбю, чтобы он безотлагательно явился ко мне… В чем дело? Что там еще такое? – Епископ встал и устремился на галерею.
Внизу, прижавшись к стене стабюра, Гэуте и Бьёргюльф, сыновья Эрленда, оборонялись от вооруженных слуг епископа. Как раз в ту минуту, когда епископ и Никулаус появились на галерее, Бьёргюльф сразил одного из них ударом секиры. Гэуте орудовал мечом. Какие-то крестьяне держали Ивара и Скюле, другие уносили в сторону раненого. Отец Сульмюнд стоял поодаль, кровь ручьем текла у него из носа и изо рта.
– Остановитесь! – крикнул господин Халвард. – Сейчас же бросьте оружие, сыновья Эрленда… – Он спустился во двор и подошел к юношам, которые немедленно повиновались его приказанию. – Что случилось?
Отец Сульмюнд шагнул вперед, поклонился и сказал:
– Досточтимый отец, Гэуте, сын Эрленда, совершил святотатство и, как вы сами изволите видеть, поднял руку на меня, своего приходского священника.
Тогда из толпы выступил пожилой крестьянин и, отдав поклон епископу, заявил:
– Досточтимый отец, священник жестоко насмехался над парнем. Он в таких словах говорил о его матери, что было бы диковинно, кабы Гэуте безропотно стерпел это поношение.
– Помолчи, святой отец… Я не могу слушать двоих разом, – сурово молвил господин Халвард. – А ты, Улав, сын Тронда, продолжай.
Улав, сын Тронда, сказал:
– Священник все время осыпал оскорблениями сыновей Эрленда, но Бьёргюльф и Гэуте отвечали ему, не теряя хладнокровия. Между прочим, Гэуте сказал – и каждый из нас может это подтвердить, – что Кристин навещала своего супруга в Довре прошлым летом и там-то и зачала горемычного младенца, из-за которого разгорелся весь сыр-бор. Но тут священник заявил, что хозяева Йорюндгорда всегда-де отличались слишком большой ученостью и Кристин, без сомнения, читала притчу о царе Давиде и Вирсавии, – может статься, Эрленд, сын Никулауса, окажется таким же простофилей, как рыцарь Урия.
