Итак, двое братьев, получив разрешение у папского легата, на свой страх и риск пошли обращать мусульман. Надо заметить, в то время в Палестине уже находилась небольшая францисканская община, руководимая братом Ильей, но Франциск, очевидно, стремился попасть на передовую, оттого направился в Египет, где в тот момент происходили активные боевые действия.
Был август или сентябрь 1219-го, самый разгар Пятого крестового похода, когда крестоносцы отчаянно пытались вернуть потерянный Иерусалим. Не помогло объединение венгров, немцев, голландцев, фламандцев и многих других народов, армий и правителей. Тогда европейцы попытались обнаружить раскол во вражьем стане и заключили союз с сельджуками Конийского султаната против египетского султана. Потом они начали осаждать порт Дамьетту в Египте, решив обменять ее на Иерусалим, а сельджуки в этот момент начали войну в Сирии. 25 августа 1218 года одна из башен Дамьетты пала, но весь город захватить не удалось. Войско охватила эпидемия, в числе ее жертв оказались весьма знатные персоны, в том числе один из духовных лидеров похода, кардинал Роберт Керзон. Примерно в это время умер султан аль-Адиль I, ему наследовал аль-Камиль (в западном мире был известен как Меледин), который вскоре после восшествия на престол повелел награждать золотой монетой каждого, кто принесет голову христианина. Таким образом, путь в сарацинский лагерь становился смертельно опасным или вообще невозможным.
Совершенно точно наш герой знал о жестоком приказе султана. Выходя из Ассизи, он все время пел псалом 22: «Если я пойду долиной смертной тени». В самом начале пути они с Иллюминатом встретили двух овечек, пасущихся на лугу, и Франциск радостно сказал своему спутнику: «Доверься, брат мой, Господу, ведь на нас и исполнится реченное в Евангелии: «Вот Я посылаю вас, как овец среди волков».
Действительно, шансов выжить у них практически не было. Однако чудо произошло, и подданные султана почему-то решили не зарабатывать на головах двух смиренных христианских монахов. Об этом рассказывает современник Франциска, французский проповедник и летописец Пятого крестового похода Иаков де Витри: «Франциск, вооружившись щитом веры, бесстрашно направился к султану. На пути сарацины схватили его, и он сказал: «Я христианин, отведите меня к вашему господину». Когда его к нему привели, то этот дикий зверь, султан, увидев его, проникся милостью к Божьему человеку и очень внимательно выслушал его проповеди, которые тот читал о Христе ему и его людям в течение нескольких дней. Но затем, испугавшись, что кто-либо из его армии под влиянием этих слов обратится к Христу и перейдет на сторону христиан, он велел его бережно, со всеми предосторожностями, отвести обратно в наш лагерь, сказав на прощание: «Молись за меня, чтобы Господь открыл мне наиболее угодные ему закон и веру».
Францисканец Жан Элемозин утверждает: Франциск не просто проповедовал, но настоятельно требовал, чтобы султан крестился вместе со всей семьей. А если владыку не убедили проповеди, то пусть проведет испытание огнем. Зажгут костер — и Франциск вместе с любым магометанским служителем войдет в огонь ради испытания истинности веры. Султан сказал, что никто из сарацинских священников не захочет вступить в огонь за веру свою.
По сведениям других хронистов, какой-то известный магометанский священник (святой старец) в этот момент находился подле владыки. Послушав Франциска, он поднялся и вышел. Этот случай описан и в «Большой легенде» святого Бонавентуры. Там султан говорит: «Не думаю, чтобы кто-нибудь из моих священнослужителей пожелал ради защиты своей веры предать тело огню или испытать какой-нибудь другой вид пытки». Далее Бонавентура сообщает: «Ведь он (султан. — А, В,) уже заметил, как один из его старших жрецов, человек почтенный и преклонных лет, едва услышав слова Франциска, скрылся из виду».
Здесь следует сделать небольшое уточнение насчет личности этого жреца.
Французский историк, востоковед, исламовед и арабист Луи Массиньон провел тщательное исследование и пришел к выводу: «старцем» почти наверняка был аскет и ученик мусульманского мистика Халладжа, Фахр аль-Дин Фанизи. И «бежал» он вовсе не из-за страха, а по причине отвращения ко всякого рода ордалиям
[97], кои полагал дикостью.
Здесь видно непонимание между двумя культурами, но вовсе не между христианством и исламом, как можно было подумать. Конфликт происходит от чрезмерной непосредственности нашего героя. Фахр аль-Дин Фанизи не понял бы Франциска, даже если они оказались бы единоверцами. Та самая «народная», даже «детская» вера святого из Ассизи, которая очаровывала простых людей, очень часто раздражала «профессионалов» от культа — священников и теологов — своей нелепой чрезмерностью. Люди, привыкшие уповать на интеллект и образованность, часто недооценивают интуитивные озарения и с недоверием относятся к харизматичным ораторам. Как не вспомнить тут Христово «будьте, как дети» и взаимоотношения Спасителя с первосвященниками и фарисеями?
Интересно, что люди фарисейского склада обычно не добиваются блистательных побед, несмотря на развитый интеллект. Самые яркие ученые — всегда непосредственны и в чем-то немного похожи на детей. Нет ничего удивительного и в симпатии, которая вдруг возникла у мусульманского султана к нелепому, но бесстрашному фарангу (европейцу), настолько преданному своему Богу. Возможно, он даже был бы не против оставить Франциска при себе в качестве собеседника, но, разумеется, Франциск никогда бы не согласился на такое предложение. По словам Бонавентуры, «султан, распознав в человеке Божием столь совершенное презрение ко всему мирскому, изумился, и полюбил его, и отличал чрезвычайной приязнью».
Взаимоотношения Франциска и султана имеют еще один пласт смысла — мифологический. В народном восприятии они стоят где-то рядом с сюжетами об укрощении волка из Губбио, а также преобразившихся и смягчивших сердца разбойниках. Подчеркивается изначально жестокий характер султана, его называют bestia crudelis — «жестокий зверь». Затем идет трогательное сообщение, будто мусульманский правитель уже почти готов креститься, но опасается непонимания со стороны подданных. И наконец, в завершение легенды поклонники Франциска совершенно уверены, что сарацин, так хорошо обошедшийся с праведником, не может умереть без покаяния и обращения ко Христу. В «Цветочках» есть сюжет о спасении султана с помощью уже умершего к этому времени Франциска.
Эта легенда, несомненно, принадлежит к традиции средневекового сотворения истории, о котором здесь уже говорилось. Но выросла она на реальных фактах. Аль-Камиль действительно находился под большим впечатлением от святого миссионера.
На прощание султан захотел богато одарить своего нежданного гостя. Уже зная мировоззрение Франциска, мусульманский правитель не заставлял его принимать деньги и подарки лично для себя, но пытался уговорить, «чтобы тот принял все эти дары для бедняков Христовых и для Церкви, и ради спасения души этого султана»
[98]. Но Франциск наотрез отказался. Все источники объясняют этот факт одинаково: он был очень сильно огорчен. Султан не крестился, но в то же время проявил дружелюбие, лишив нашего героя даже надежды на мученический венец. А значит, вся поездка оказалась бессмысленной. Современные культурологи, конечно, не согласились бы с ним. Ведь своим опасным путешествием Франциск фактически совершил революцию в умах своих современников. Во времена Крестовых походов к мусульманам привычно было идти с обнаженным мечом, но не с раскрытым Евангелием. Франциску удалось подняться над мироощущением и страстями своего времени. При этом он, конечно же, остался сыном своего века и не мог воспринять всей ценности своего поступка. Поэтому, простившись с султаном и получив от него разрешение впредь беспрепятственно проходить по сарацинским землям, Франциск вместе с Иллюминатом вернулся в стан крестоносцев, где его расстроили еще больше.
