Но ничего не говорила отцу – не хотела обижать. А отца она любила больше всех на свете. Узнав, что Наполеон сдался, а Людовик возвращается на французский трон, отец пришел в такой восторг, что схватил ее в объятия и пустился в пляс.
В Ромилли-на-Сене они вернулись полгода назад – только не в родовое поместье, а в небольшой домик, расположенный в двух милях от замка. В их доме поселился богатый купец со своей толстой женой и шестью отпрысками.
Но отца Эванжелины это не заботило. Он мечтал вернуться домой, разговаривать на своем родном языке, смеяться над шутками, понятными французам. По правде говоря, отец никогда не понимал английского юмора. Эванжелина подозревала, что отец просто не хотел впитывать в себя английский дух. Он прекрасно говорил по-английски, но думал только по-французски. Эванжелина не раз спрашивала себя, как к этому относилась ее мать – истинная английская леди, знавшая, разумеется, что муж не раскрывает перед ней душу, не делится своими мечтами.
Отец прожил в Кенте двадцать пять лет. Там он женился на дочери местного барона, который поселился вместе с молодыми супругами, потому что проиграл все свое состояние. Эванжелина любила своего английского дедушку. Правда, девушка осознавала, что теперь ее отношение к нему, пожалуй, было бы иным, чем в детстве. Однако дедушка умер до того, как она успела повзрослеть, поэтому в ее воспоминаниях он навсегда остался добрым и романтичным стариком.
Сама Эванжелина была очень похожа на отца. Девушка прекрасно, без акцента, говорила по-французски, но никогда не была француженкой в душе. И как она могла сказать отцу, что чувствует себя несчастной, что ей легче умереть, чем выйти замуж за француза вроде графа де Пуйи, Анри Моро – богатого и красивого дворянина, который нисколько не волновал ее воображения? Она даже не улыбалась в его присутствии.
Вечер был долгим и утомительным – главным образом из-за того, что Анри по неведомой ей причине вознамерился во что бы то ни стало взять Эванжелину в жены, вообразив, что та станет для него идеальной спутницей жизни. Одному Богу известно, как она отговаривала его, но граф упорно стоял на своем, не желая слушать никаких доводов. Он хотел ее. И использовал любую возможность, чтобы затащить Эванжелину в укромный уголок.
Кто-то тихо постучал в дверь спальни. Улыбнувшись, Эванжелина торопливо встала: отец всегда заходил к ней перед сном. Эти мгновения девушка любила больше всего.
Она ответила на стук по-французски, потому что знала, что именно отец хочет услышать от нее:
– Entrez <Войдите! (фр.)>!
Отец Эванжелины. Гийом де Бошам, казался ей самым красивым мужчиной на свете. Он прошел по ее спальне уверенной поступью воина, хотя на самом деле никогда не участвовал в сражениях. Раскрыв ему объятия, девушка подумала, что отец скорее был философом. Женщины просто липли к нему. Даже когда он говорил о метафизических рассуждениях Декарта, они лишь улыбались и подступали ближе.
– Папа, – улыбнулась девушка, обнимая отца. Природа наградила Гийома де Бошама лицом и телом воина. Он был великолепен. Немногие знали, что у Гийома частенько побаливает сердце и что дочь постоянно тревожится о нем, потому что отцу недавно исполнилось пятьдесят пять и доктор-англичанин настоятельно рекомендовал ему побольше отдыхать и избегать волнений. Доктор выразил надежду, что любимая Гийомом философия помогает больному больше времени проводить в кресле. Единственная проблема, однако, заключалась в том, что де Бошам ужасно переживал, читая Монтеня.
– Tu est fatique, ma fille <Ты устала, моя девочка? (фр.)>?
– Oui, Papa, un реu <Да, папочка, немного (фр.)>. – Эванжелина покривила душой. Она была просто измучена. Девушка повернулась к горничной:
– Маргарита, довольно. А теперь оставь нас.
Пухлые пальчики Маргариты замерли, затем она наградила де Бошама страстным взглядом, пожелала всем доброй ночи и выскользнула из спальни, закрыв за собой дверь.
Отец с дочерью улыбнулись друг другу, слушая, как горничная напевает что-то, направляясь по узкому коридору на третий этаж.
– Ah, Papa, assiedstoi <Садись, папочка (фр.).>. – предложила Эванжелина.
Девушка внимательно поглядела на Гийома, когда тот уселся в удобное кресло. Наконец она решилась заметить по-английски:
– Что-то сегодня слишком много дам добивались твоего внимания.
Гийом улыбнулся, делая вид, что не заметил, каким тоном Эванжелина произнесла эти слова.
– Даже если они приходят с мужьями, – промолвил он по-французски, – то почему-то считают необходимым флиртовать со мной. Признаться, мне это порядком надоело. Не пойму, в чем дело, Эванжелина. Я никогда не поощряю их кокетство.
Не сдержавшись, девушка рассмеялась:
– Ох, папа, папа! Да я в жизни не замечала, чтобы тебе кто-то надоедал. Ты же обожаешь внимание. И отлично понимаешь этих женщин. Тебе достаточно лишь посмотреть вперед невидящим взором, и все они тут же сбегаются к тебе. А теперь скажи-ка мне вот что, папочка. Ты говорил лишь о своих философах, когда дюжина дам нашептывали тебе, какой ты красавец?
– Естественно, – серьезно отозвался Гийом. – Я рассуждал о Руссо. Он, конечно, полный болван, но все-таки что-то в его идеях есть. Немного правда, но он же француз. Лишь из-за этого на него стоит обратить внимание.
Эванжелина расхохоталась. Отец смотрел на нее, чуть наклонив голову, – такая же привычка была и у нее. Вытерев слезы, девушка заявила:
– Ты самый лучший отец в мире. Я так люблю тебя, папочка. Пожалуйста, никогда не меняйся!
– Твоя мать – благослови. Господь, ее доброе сердце – была единственной женщиной, которая пыталась изменить меня. Все еще улыбаясь, Эванжелина промолвила:
– Мама просто пыталась хоть немного отвлечь тебя от твоих философствований и размышлений о метафизичности природы. Теперь-то я понимаю, что обязанность жены и заключается в том, чтобы перевести внимание мужа на себя, а не заниматься лишь поиском несуществующих ответов на некоторые вопросы.
– Да ты смеешься надо мной, детка! – вскричал де Бошам. – Впрочем, я тебя люблю, так что прощаю насмешки. – Откинувшись на спинку кресла, он сложил руки на коленях и через минуту продолжил:
– Похоже, тебе было невесело сегодня, та fillе <моя девочка (фр.).>. А ведь тебя окружали молодые люди, восторгавшиеся тобой. И ты не пропустила ни одного танца! Мне лишь однажды удалось пригласить тебя на вальс. Кстати, я заметил, что милый Анри был удивительно внимателен к тебе.
– Да нет в нем ничего удивительного, папа. Анри назойлив, как голодная чайка! Он упрямее нашей кентской козы Доркас, к тому же у него вечно влажные ладони. Если бы, шаря руками у меня по спине, он говорил о чем-то, кроме лошадей, доходов и возможности увеличить свои владения, то я, пожалуй, смогла бы выдержать его компанию минут на пять подольше, – раздраженно проговорила Эванжелина.
– Не сердись, малышка, но я и вправду слышал, что он пытается соблазнить тебя. – покачал головой Гийом. – Ты говоришь, он шарил руками у тебя по спине? Хорошо, я потолкую с мальчиком.
