10-го проехали Вологду, на станции Труфаново пересел в Сибирский скорый поезд и помчался на Восток, где была моя вторая родина — семья.
Быстро мелькали станции Великого Сибирского пути, поезд шел минута в минуту. В Красноярске меня встретили офицеры запасного батальона, и, разумеется, выпили. Много было расспросов о всех своих полковых товарищах. По физиономиям я заключил, что им здесь живется недурно, не то, что на позициях… Нет впалых щек, и все весело-беспечны. Промелькнули Иркутск и Чита, долина реки Хилка, повернули к югу, вот станция Маньчжурия и степи без снега, которым сердце обрадовалось как родным… все воспоминания.
В Харбине на вокзале выпил кофе, вспоминая Японскую войну. Станции мелькали с фигурами милых «ходей»
[195]…
18 января вечером от Никольск-Уссурийского пошли родные места, полные воспоминаний недавних маневров. В 9 часов вечера остановились на Океанской, на минуту на 19-й версте — красивы были деревья в инее. Вот и Седанка, вот и наш лагерь… я не верил своим глазам. Остановка на Второй речке, и я невольно прослезился — я жив и скоро увижу и Зину, и маленькую Зинушку. Море света Первой речки поразило меня. Последняя остановка. Поезд тронулся, поворот — и сам Владивосток… Вокзал, и на перроне — стройная красивая фигура Зины… Она увидала меня и бежит за поездом. Поезд тихо остановился, и мы бросились друг к другу… Сели на извозчика и тронулись на Третью Портовую, подъезжая к дому, встретили Дмитрия Виссарионовича Малявина с целой веселой компанией морских офицеров и дам — здесь на меня пахнуло миром и прошлым. Со всеми расцеловался, все приветствовали, как с того света. Наконец я дома, со мной Зина, и я смотрю на маленькую Зинушку в колыбельке… «Тихо светится лампада в сумраке ночном». Я не верил своим глазам, я вижу, как во сне… Вот незабвенные минуты жизни. Верный денщик Петр Елизаров, со слезами на глазах, встретил меня, я обнял его и расцеловал
[196].
19-го, утро, я проснулся у себя в семье, проснулась и маленькая Зинушка, как было мне интересно [смотреть] на свою дочку. Она была хорошенький ребенок: вздернутый носик, карие глазки и вьющиеся темные волосы, нрава была тихого.
20-го, в субботу, с Зиной пошли в собор за всенощную, и после окончания отслужили в левом приделе, где всегда молилась Зина и барышней, и уже женой, молебен сладчайшему Иисусу Христу. Хор певчих пел очень хорошо. Икона Спасителя в иконостасе придела была любимая Зины.
Все знакомые во Владивостоке встречали с распростертыми объятиями и, между прочим, и тут не обошлось без сплетен. Господа некоторые офицерики позволили себе наглую ложь про меня, но потом и наказала же их судьба…
24 января, во время обеда, получил от офицеров поздравительную телеграмму с назначением командиром бригады 121-й пехотной дивизии… опровержение всех сплетен. На другой день все в городе знали, и сыпались поздравления. Надо было видеть, как меня приветствовали все служащие у «Кунста и Альберса», у «Чурина»
[197], у «Келлера»
[198], старик Дворкин, да все-все. Мне было это приятно.
В одно из воскресений мне подполковник Андрей Константинович Станишевский, старший адъютант штаба крепости, предоставил автомобиль, и мы съездили под 133-ю высоту посмотреть свою старую квартиру и в лагерь 10-го полка — посмотреть лагерь и свой барак, на дверях которого я написал: «Я здесь провел два лета, для меня приметных». Сорвал на память сухих цветов с клумбы, и помчались домой — Зина так прозябла, что я ее на руках вынес из автомобиля, раздел, напоил горячим чаем с приличной дозой коньяка и завернул в свое овчинное одеяло и тем предотвратил простуду и болезнь.
Время летело, как стрела, и наступал скоро день отъезда, и Зина объявила, что она едет со мной…
Мать Зины — Надежда Александровна и ее сестра — Валентина Константиновна были и гостили у Зины, а Константин Юльевич — отец Зины — служил в Хабаровске. План быстро был составлен: Зинушку берут в Хабаровск, Елизаров остается в квартире, а Зина едет со мной в Ригу… быть по сему.
Походили по театрам, иллюзионам, вспомнили прошлое хорошее. Офицерские семьи полка в небольшом числе еще жили под 133-й высотой, многие разъехались. Во Владивостоке появилось много новых офицеров. Был в нашей 11-го полка Благовещенской церкви на Эгершельде — старое знамя полка стояло у иконы Святого великомученика Георгия, что у правого клироса. Образ Святого Николая Чудотворца 8-й роты стоял у левой стены.
8 февраля Н[адежду] А[лександровну], В[алентину] К[онстантиновну] и Зинушку отправили в Хабаровск, а сами стали сбираться в Ригу. Весна была на носу.
11 февраля я с Зиной отправились в путь-дорогу на фронт. Опять замелькали станции, а на них фигуры ходей, офицеров, солдат, эшелоны пленных, и без конца интендантских грузов для армии. В Красноярске нас встретили торжественно все офицеры запасного батальона и полковые дамы с букетом. В зале 1-го класса был накрыт стол с винами, закусками и блинами… На наше счастье у поезда исправляли буксы, и на станции Красноярск простояли около часу и блинов поели вволю под водку с икрой. Распрощались с красноярцами и покатили дальше. Ехать было хорошо, удобно и минута в минуту по расписанию. Промелькнули Омск, Екатеринбург, Вятка, Пермь, Вологда. Прибыли в Петроград, и, увы, в гостиницах не было номеров — мы были принуждены искать, просить приюта у замужней дочери брата Николая — Веры, которая вы шла замуж за купца Юренского. Они жили на углу Суворовского проспекта и Кавалергардской улицы. Приняли-то приняли, но нельзя сказать, что уж очень… Пробыли в Петрограде два дня, сделали визит князьям Барятинским, осмотрели Эрмитаж, Исаакиевский, Казанский и Воскресение на Крови
[199] соборы, были и молились в домике Петра Великого. Послал телеграмму в Ригу о скором своем прибытии.
22-го мы прибыли в Ригу, где нас встретил А. Ф. Круковский и сразу повез на квартиру на Елизаветинскую улицу дом № 69. Квартира была отличная, и мы очутились как дома. Квартира была с полной обстановкой и даже с посудой кухонной, столовой и чайной, на ней уже орудовал мой денщик
[200] Нечаев. Орудийный гул доносился с позиций. Мне и Зине понравилась «боевая» обстановка, и мы зажили припеваючи. Устраиваться нам не пришлось, ибо все было готово.
