13-го. Осмотрел обмундирование и снаряжение в ротах и командах: 1-я рота — 186 человек, 2-я — 190, 3-я — 165, 4-я — 157, 5-я — 195, 6-я — 210, 7-я — 196, 8-я — 185, 9-я — 232, 10-я — 185, 11-я — 186, 12-я — 153, 13-я — 87, 14-я — 109, 15-я — 166, 16-я — 170, муз[ыкантская] ком[анда] — 39, пул[еметная] ком[анда] — 56, заготовлено 288 лент, т. е. 72 тыс. патронов, ком[анда] связи — 31, конно-развед[ческая] — 95. Много людей было на спешных работах.
11 октября день именин Зины — Зинаиды-мученицы. Был молебен и после оного пирог. Были командир бригады, генерал князь Дмитрий Алексеевич Крапоткин с женой Варей и почти весь полк. Это было последнее свидание…
14-го. Я осмотрел всех лошадей и 15-го произвел разбивку. В санитарные двуколки — всех белых лошадей.
Приказано посадку частей дивизии произвести с 19-го по 25-е включительно октября. 10-й полк 6 эшелонами — 21 октября: эшелон № 1 — в 7 ч 12 мин утра, № 2–8 ч 43 мин утра, № 3 (мой) — 1 ч 12 мин дня, № 4–3 ч 30 мин дня, № 5–4 ч 11 мин дня, и № 6–7 ч вечера.
16-го. Мы переехали с казенной квартиры под 133-й высотой в город на 3-ю Портовую улицу, дом № 16, так как не надеялся на корректное отношение к семье без меня…
В ночь с 20 на 21 октября поднялась буря со снегом, дождем и гололедицей… Последняя ночь с женой, а там может быть и смерть, и разлуки навеки… Ох, как было тяжело, сердце замирало.
В 9 часов утра, еле сойдя по лестнице, покрытой гололедицей, к экипажу, я, Зина и ее сестра Валя отправились на Первую речку, где производилась посадка полка. Эшелон № 3 состоял: штаб полка, знамя, музыкальная, конно-разведческая и команда связи. Принесли знамя и под звуки марша внесли их мне в вагон. Все уже были в вагонах… Обнял Зину, и тихие слезы полились ручьем, ведь ехали на смерть… В 2 ч 50 мин дня поезд, при звуках гимна и громовом «ура!», тихо тронулся… вот последний заворот к заводу Рика, и я замахал платком… вижу, и мне отвечает Зина… прости.
Поезд шел со скоростью пассажирского. Быстро мелькали знакомые станции и места, вспоминались маневры и полевые поездки. На станциях Мулин, Иманьпо и Харбин встретили эшелоны военнопленных.
В Харбине нач[альник] хоз[яйственной] части, с моего согласия, закупил полвагона чаю по 25 коп. за фунт и полвагона сахару по 10 коп. за фунт, что и составило нам помощь в материальном отношении.
После станции Петровский завод я заметил, что машинисты не ровно вели поезд, а рвали, и так до станции Мысовая. От станции Тузун стали появляться отставшие от своих эшелонов. Так, 3 ноября на станции Тайга по донесениям начальников эшелонов отстало в 1-м эшелоне 17 человек, во 2-м — 63, в 3-м — 7, в 4-м — 2, в 5-м — 6, в 6-м — 13. При поверке в моем № 3-м эшелоне оказалось отсталых разных частей 78 человек. Признак нехороший — самовольная отлучка в военное время.
В Омске 4 ноября начальник хозяйственной части закупил полвагона экспортного масла, тоже дешево. Хорошо было потом под Варшавой полку есть кашу с хорошим маслом. Другие полки завидовали.
В Челябинске отсталых оказалось в 1-м батальоне 35 человек, во 2-м — 67, в 3-м — 69, в 4-м — 38, а всего 209 человек, цифра внушительная
[161].
В Челябинске вымылся в бане и купил 10 фунтов хорошего карболового мыла фабрики бр[атьев] Крестовниковых и мылся им чуть ли не год.
В Пензе, 10-го, получено приказание главнокомандующего армиями ускорить ход наших эшелонов, и мы понеслись со скоростью 40–50 верст в час.
В Туле, 12-го, встретил меня брат Николай и провожал меня до Вязьмы. Привез с собой водки, вина, коньяку, сыру, а главное — «салфеточной» паюсной икры, моей любимой закуски… Всю ночь до Вязьмы прощались братья…
В Смоленске, 13-го, наш эшелон простоял около часу, сколько здесь стояло и ждало очереди поездов двигаться на запад и восток, на который направлялись санитарные поезда с ранеными и больными. На станции стояла страшная сутолока. В 10 ч 20 мин вечера прибыли на ст. Барановичи, где была ставка Верховного Главнокомандующего.
14-го, в 5 ч 30 мин утра, прибыли на ст. Вылковыск. Отдал приказ: осмотреть винтовки, выдать патроны, перевязочные пакеты. По поверке людей отставших оказалось 72 чел.
15-го ранним утром прибыли в Варшаву и остановились в Праге против Стальной улицы. Перегрузка.
16-го, в 9 ч 10 мин утра, двинулись по Варш[авско]-Венск[ой] ж.-д. На станции Прушково впервые увидали следы войны, и вечером была слышна орудийная стрельба к северо-западу. В Скерневицы прибыли ночью и сейчас же начали выгружаться. По ж.-д. пути из г. Ловича шли беженцы, направляясь в Варшаву.
17-го, в 7 часов утра, полк в составе трех батальонов (1-й батальон ушел, не дожидаясь полка, по приказанию начальника дивизии) двинулся на Болимов и Сохачев. Не дойдя до Сохачева пяти верст, был остановлен на ночлег в господском доме, что близ Козлова-Бискупе. К западу была слышна жестокая стрельба. Всю ночь получались различные приказания из штаба дивизии.
18-го, в 6 часов утра, три батальона под моей командой двинулись через Козлов-Бискупе на Ловичскую дорогу на Лович и, дойдя до немецкой колонии Старый Константинов, направились на д. Вице, куда прибыли в 4 часа вечера. Бой кипел сильно. В первой линии были 9-й и 11-й полки. Боевая линия была деревни Скврода, Кранков, Блендов и Серженка. Линия резервов были деревни Вице и Бочки. Из Вице было видно действия батарей, но снаряды до нас не долетали. 1-й батальон был в действии в 9-м полку, и подполковник Богданов был тяжело ранен, командование принял капитан Семенов.
19-го, левый участок занял 3-й батальон у д. Блендов — весь день шел жестокий бой. В 2 часа ночи получено донесение, что на правом нашем фланге, вследствие отхода одной части Кавказского корпуса, образовался прорыв — начальник дивизии приказал мне произвести разведку конно-разведывательной командой. Я лично повел команду на рысях по дороге к д. Кранков, и вдруг впереди и с боков команды рвутся три шрапнели, всю команду я направил влево, и только у фельдфебеля пулей пробило папаху. Прорыв заполнил 2-м батальоном, а знамя со взводом отвел назад к штабу полка. Немцы повели ночную атаку, но были отбиты.
20, 21, 22, 23 и 24 ноября, шел непрерывный бой. В полку осталось налицо штаб-офицеров 3, обер-офицеров — 20, нижних чинов — 1197 из 4500 человек… В строю осталось целых офицеров только 17 человек… Я потерял голову, ум мутился. Кругом были шпионы: колонисты и жиды. Двух шпионов, пойманных при сигнализации, я приказал сию же минуту поднять на штыки… Немецкая артиллерия, благодаря шпионской сигнализации, стреляла как на полигоне. Шпионская сигнализация была самая разнообразная: поворот ветряной мельницы, пук соломы на дереве, особый черный дым из трубы, яркий мешок за плечами колониста и т. д. — для новичков было это неуловимо. Сигналировали днем из чердачных окон флагами, а ночью вспышками электрического фонарика с чердака, отступя от окна несколько шагов, вследствие чего снаружи трудно видеть сигналы. Со шпионами расправлялись немилосердно — на штыки или пуля. В ночь с 28 на 29 ноября командир бригады генерал князь Крапоткин ведет лично в ночную атаку два батальона 9-го полка и, будучи плохо ориентирован, ведет не прямо на позицию немцев, а параллельно боевой линии немцев, и те, открыв во фланг пулеметный огонь, скосили добрую половину наших, ранив самого князя в ногу… «Вы несете Георгиевского кавалера», — говорил князь носильщикам, но бедному князю так и не пришлось быть Георгиевским кавалером. Много было потуг, именно потуг прослыть героем, и часто лгали или клали людей без всякой пользы для дела. Я всегда был против лжи и бесцельного убоя людей, чем и имел врагов-начальников, приехавших с генерал-губернатором за «боевыми» отличиями… Вроде нашего начальника дивизии генерала Фольбаума. За три войны из меня выработался «осторожный» командир-начальник: я всегда лично сделаю разведку и уже лично наблюдаю за исполнением. Где меня не слушало высшее начальство, там всегда была неудача. Кроме знания, надо иметь нюх охотничьей собаки… война — та же охота.
