1914
[155]
23 февраля мы с Зиной выехали в Хабаровск к своим, так как К[онстантин] Ю[льевич] был переведен из Владивостока в Хабаровск, где и пробыли Масленицу. Осмотрели музей, памятник графу Муравьеву-Амурскому, были у генерала Алексея Павловича, барона Будберга. Поели блинов.
10-й полк, как и во всем, страдал отсутствием стрелковых пособий, мне и тут пришлось изворачиваться, устроил на каждую роту по восьми прототипных станков для наводки, выписали от Янковского приборов на 500 руб., и только лично наблюдая, поставил стрелковое дело на должную высоту. Больных из полка в госпиталь возили в холод, снег и дождь в открытой двуколке, приказал начальнику хозяйственной части построить по моему чертежу закрытую санитарную каретку с окнами и обитую внутри войлоком… и тут солдаты оценили меня. Такие санитарные каретки были заведены во всех частях крепости.
С 16 по 20 апреля н[ачальни]к дивизии произвел инспекторский смотр, после которого он выразил свое удовольствие о заметном улучшении полкового хозяйства. Мы снялись группой. С 22 по 29 апреля полк ходил на работы на Вторую речку устраивать плац для смотра приезжающего военного министра, который прибыл 9 мая в 8 часов утра. При представлении ему он обратился ко мне со словами: «Вам хотелось получить 11-й полк, но этого я никак не мог сделать, так как Вы были бы пристрастны». По отъезде в[оенного] м[инистра] полк приступил к устройству лагеря. Приказал устроить для офицеров на берегу залива Горностай место для раздевания, каменную площадку на цементе, стоило пронестись тайфуну — и морские волны слизали нашу площадку так, что не осталось и следа.
С 31 мая по 8 июня я пробыл на полевой поездке в Надеждинской, Чичагове, Кипарисове и Раздольном. В начале июня полк вышел в лагерь, началась усиленная стрельба, смотры ротных, батальонных и полковых учений.
Политический горизонт заволакивался тучами, и вдруг 17 июля Австро-Венгрия объявляет войну Сербии… По крепости был отдан приказ о тщательном наблюдении за морем, и по ночам лучи прожекторов стали бороздить оба залива, Амурский и Уссурийский, а с Русского острова и океан. Ожидали от Японии «порт-артурского» наскока.
20 июля последовало объявление войны Германией России. Все заволновались. Я приказал на плацу посредине лагеря устроить деревянный щит, на который, по получении телеграмм, их отпечатывать и наклеивать сейчас же на щит для прочтения солдатами. В последующие дни ко мне стали поступать просьбы офицеров о переводе в действующую армию: Пеневский
[156], Яблонский, Серебреников
[157] и другие; я собрал всех офицеров полка и обратился к ним с речью, в которой высказал, что настоящая война протянется долго и потребует больших жертв, очередь дойдет и до нас… В деле войны на службу не напрашивайся, но от службы и не отказывайся, судьба человека в руках Божьих… но не слушались меня и помимо просили Главный штаб Гайдкевич
[158], Занько
[159], Круковский, Бусыгин. Удалось уехать первым, и первыми погибнуть на поле брани…
4 августа был строевой смотр полка, а 5-го смотр стрельбы, стреляли только «очень хорошо».
6 августа последовало запрещение продажи водки и вин в офицерских собраниях.
Начальник хозяйственной части подполковник Н. А. Бог даненко-Толстолес не зевал и усиленно поправлял обоз, так что к 29 августа было новых двуколок 69, отремонтированных 206, и не хватало двуколок 21. Дивизионный интендант капитан Павел Митрофаньевич Махин удивился и доложил начальнику дивизии. Командой связи заведовал поручик Наумов
[160], но он уходил в штаб дивизии, вместо его назначил поручика Шестакова. Телефонов полевых было 16, нумераторов 2, провода 20 верст.
Начались совещания командиров отдельных частей в штабе дивизии. Разрабатывалась мобилизация детально и всесторонне. На одном из совещаний я сказал: «Если бы я был военный министр, то я бы из крепости Владивосток не дал бы ни одного офицера, ни солдата, ни пушки, ни снаряда и патрона, ни коробки консервов… Крепость Владивосток — это замок на дальневосточном сундуке». Все засмеялись и сказали: «Видно, М[ихаил] М[ихайлович] не хочется воевать», а на это я ответил: «Увидите, что будет здесь после войны…»
К 11 сентября в полку офицеров было налицо полковников со мной — 2, подполковников — 3, капитанов — 13, штабс-капитанов — 8, поручиков — 10, подпоручиков — 13, чиновников — 2, врачей — 3 и священник — 1.
Наш уважаемый начальник дивизии генерал Н. А. Третьяков секретно принял 1-ю Сибирскую стрелковую дивизию, выступающую на войну, и мы еле успели приехать на вокзал и проститься с ним. Он уже сидел в вагоне.
14 сентября нам, 3-й дивизии, была объявлена мобилизация, и дело закипело. Я уже говорил, что папахи были похожи на вороньи гнезда, но и тут нам помог шапочник Разумов и заготовил 4500 папах из настоящего серого барашка, не подкрашенного, за 16 тыс. руб. с выплатой с театра войны. Мы выплатили к 1 января 1915 года.
27 сентября я осмотрел полковой обоз: патронных двуколок — 36, санитарных — 16, хозяйственных — 294, походных солдатских кухонь — 20, офицерская походная кухня — 1, аптечных — 4, телефонных — 2, санитарного имущества — 6. Всю эту массу обоза надо было сделать и отремонтировать в течение трех месяцев. Вот это начальник хозяйственной части.
Спит молодая жена, да и проснется, и тихо-тихо плачет. Хорошо было бы, если так, а то ожидался ребенок… Сколько перестрадалось, один Бог видел, люди только видели веселое личико…
30 сентября день моих именин — Михаила, первого митрополита Киевского, крестившего Русь при Владимире, князе Киевском. На квартире полковым священником отцом Иоанном был отслужен молебен перед моим родовым складнем-иконой. После именинный пирог. Были Н. А. Богданенко-Толстолес, Н. А. Сафронов, полковой адъютант К. А. Наумов. Была одна из последних задушевных бесед…
Совещания в штабе дивизии продолжались, и мобилизация шла быстро, толково и одинаково во всей дивизии, все предусматривалось и исполнялось.
2 октября приступлено к формированию запасного батальона восьмиротного состава.
7-го. Прибыло показное ученье — штурм форта на 147-й высоте, и несколько стрелков сорвалось со штурмовых лестниц.
10-го. Прибыло 14 офицеров из 33-го и 34-го полков на пополнение 10-го полка.
