Я за всю свою 40-летнюю службу не встречал ни одного денщика, ни артельщика, который бы не крал — это черта русского человека, что так блистательно подтвердила революция. Россию разворовал «голотяп», воспользовался «жид».
Нашу дивизию принял генерал Михаил Михайлович Добровольский, добрый человек, но любящий карты, но только не топографические… Было несколько неприятных случаев.
1911
[136]
Наступил 1911 год. Мои служебные отношения с В[ойцеховски]м были натянуты. Я продолжал служить по-ста рому — все поручения были исполняемы образцово. Перед маневрами В[ойцеховский] заболел, и мне пришлось командовать полком. Маневры были большие — частями 1-го и 4-го корпусов, под руководством командующего войсками генерала Лечицкого, строгого, но справедливого начальника. В[ойцеховский] меня как бы ставил под обух… но это послужило только к укреплению моему. Офицеры и солдаты были очень довольны, что полком командовал я. Пришли с маневров и зажили по-старому. У нас заведено было, что каждое воскресенье и праздник пекся большой пирог и приглашались гости на «пирог и рюмку водки», бывал мой благоприятель следователь окружного суда Николай Васильевич Денисов, чудный цитрист Богославский, Михайлов, генерал Иван Александрович Фотенгауер (Фотя), и многие. Пили и пели под цитру. Разумеется, все доносилось В[ойцеховско]му, но посещение генерала Фотенгауера, нашего командира бригады, не давало ему в руки оружия против меня. Очень часто бывали в оперетке.
1912
Наступил 1912 год — столетний юбилей Отечественной войны. Только и говорили о ней, читали, вспоминали и составляли проекты и сметы предстоящих празднеств. Я как бывший [офицер] Виленского полка, основанного в 1811 году и принимавшего участие в Отечественной войне, получил медаль 1812 года
[137]. Наш командир полка полковник Войцеховский, утомленный командованием полком, захотел отдохнуть и в конце мая отправился в отпуск в Россию, а я остался временно командовать полком. Полк вышел в лагерь-парк за Второй речкой. Строго, систематически следил за всем, с 5 часов утра я уже был на ногах и начинал день с осмотра кухонь: поверял порции, пробовал пищу, а затем обходил лагерь. Пил чай, садился на лошадь и ехал на стрельбу, ученья, везде и во всем был мой глаз. Замеченное записывал и по записям отдавал собственноручные письменные приказания. Отбыли смотр стрельбы — полк дал «сверхотлично»
[138]. Каждое первое число месяца посылал В[ойцеховско]му доклад о состоянии полка, всесторонне освещая службу полка, но, разумеется, копии оставлял у себя. 26 августа
[139], на ипподроме, состоялся грандиозный парад с салютом из сотни орудий. Мое командование прошло без всяких инцидентов. В лагере побывал генерал Лечицкий с санитарным инспектором округа и пришли в восторг от красоты, чистоты лагеря. Генерал Лечицкий поблагодарил меня за полк, видя, что я могу командовать полком. В начале сентября приехал «сам» командир полка.
29 августа полк под моей командой выступил на маневры. 30-го был маневр частями полка от [ст.] Океанской до [ст.] Надеждинской. От пос. Чичагова
[140] до Раздольного шли походным порядком. Маневры были в районах Раздольного, Новонежино, Занадворовки, Брусьев, Славянки, и обратно — Барабаш, Черкасский. 17 сентября в Барабаше разбор всего маневра и после обед. Погода с каждым днем становилась все холоднее и холоднее, ночью не было возможности спать. 23 сентября выступили из Раздольного в Надеждинское — дождь, крупа, гололедица. Войдя в лес, я полк остановил и приказал вырубать четырехаршинные палки для шатров. 1-й батальон не исполнил моего приказания, и я как будто не замечал. Пришли в Надеждинское в 5 часов вечера, тайфун со снегом ревел. Роты, вырубившие палки, поставили «шатры-костры» и очутились в тепле, а роты, не исполнившие моего приказания, дрогли от холода. Я ничего не говорил, но они чувствовали плоды своего непослушания. Я с генералом Соковниным на станции Надеждинская выпили три бутылки горячего красного вина — и то еле согрелись. Ночь была ужасна, но я спал в палатке, и солдаты говорили… 24 сентября прибыли на свою Вторую речку, и как хороши показались нам наши квартиры! С 25 по 31 октября пробыл на полевой поездке. 26 ноября, в день Георгиевского праздника, комендант крепости генерал В. А. Ирман дал обед нам, Георгиевским кавалерам.
Нашу дивизию принял генерал Николай Александрович Третьяков — герой Порт-Артура, невозмутимо-спокойный человек, добрый, умный и отзывчивый. Полевую поездку в конце октября мы исполнили под его руководством. На пароходе «Батарея» мы выехали из Владивостока в залив Восток, где высадились и с большими трудностями ночью достигли села Душкина, от которого и начали работы по маршруту деревня Домашлин — Промысловка — Петровка — Царевка — гора Тинхол и Романовка, а от нее по железной дороге с песнями, полевая поездка была веселая.
Осенью текущего года я стал встречать миловидную барышню лет 15–16, то с барышней, то с дамой, и почему-то мне памятна встреча около Городской думы. У нас в полку считался «всезнайкой» капитан Николай Александрович Похвиснев (командир 15-й роты), вот к нему-то и обратился с вопросом: «Кто такая?» — он, оказывается, был уже с ней знаком. Оказалось, она — дочь бухгалтера казначейства К. Ю. Клиндера, имя Зиночка, а другая ее сестра — Валя. Н[иколай] А[лександрович] сейчас предложил познакомить. Это было в начале августа месяца. Познакомиться не удалось: то выход из лагеря, то маневры, но меня почему-то заинтересовало… 17 октября 1912 года я познакомился и увлекся. Часто семья вся, по праздникам, приезжала ко мне на Вторую речку — на пирог, и чем дальше шло знакомство, то больше я увлекался… Сразу у меня переменился образ жизни — расписание № 2 не исполнялось, а по правде говоря, мне надоела эта канитель. С 1 августа я являлся в новой должности старшего штаб-офицера полка, т. е. помощник командира полка, Войцеховскому это очень не нравилось… Он задумал покончить со мной. Время подходило давать аттестации, задумал он думу худую и накатал такую аттестацию, что по положению мне через два месяца приходилось подавать в отставку. Когда прочитали его обо мне аттестацию, то члены комиссии не верили своим ушам, знали меня со всех сторон и все дали отпор; вот тут-то и сыграли огромную роль копии моих докладов, которые по требованию начальника штаба дивизии полковника Николая Николаевича Кржеминского были вытребованы от меня, и дали документальные данные о моей службе. Прочтя мои доклады, начальник дивизии сказал, что он до сих пор никогда не видел ничего подобного… Мое четырехмесячное командование полком было учтено, и комиссия постановила: «Предложить полковнику Войцеховскому переписать сию же минуту
[141] в указанном комиссией направлении аттестацию полковнику Иванову как данную пристрастно». Сел и переписал. Я третий раз аттестовался на полк: «Выдающийся, вне очереди»
[142].
