В первых числах декабря нас сменил 1-й батальон, а мы встали на его место — за Фаншинский перевал. Все почти офицеры поместились в огромную длинную землянку с окном в потолке, мы ее прозвали «подводная лодка», посередине землянки тянулся длинный стол из досок, за этим столом вся команда «подводной лодки» обедала под председательством подполковника П. Д. Шипова. Было очень весело, особенно был потешен капитан М. А. Крыжановский — охотник, и врал в своих рассказах «по-охотничьи», и раз до того доврался, что все подняли его на смех, и он ушел из землянки в походную палатку и пробыл в ней три дня Рождества, еле уговорили возвратиться в «подводную лодку» и продолжать плаванье. Во время рождественских праздников офицеры ходили в гости друг к другу и угощались чем Бог послал. В тылу у нас, за деревней Фаншин, в трех верстах от нас, в 10-м полку была лавочка, в которой можно было купить и водку, и закуски, и «собачий» ром, настоянный на стручковом перце. Обыкновенно мы ходили в эту лавочку целой компанией и накупали всего, особенно водки и рому для пунша. На позициях было тихо. В трубу было замечено, что японцы у Табегоу наружный скат брустверов обливают водой и тем делают их недоступными. В январе наш полк всеми тремя батальонами занял и позицию 10-го полка до «Орлиного гнезда» к Кандолисан, от которого линия позиций круто под прямым углом поворачивает фронтом на юг. Мне пришлось занять опорный пункт лит[ера] Г.
1905
Опорный пункт лит[еры] Г. представляла сопка правильно-конической формы, справа был перевал из деревни Импань в д. Чинхизай. Японцы были настолько бдительны, что раз открыли огонь по мне, когда я спустился по наружной отлогости горки. Сзади моей роты, на кряже, расположилась наша 2-я батарея подполковника Николая Александровича Константинова и сильно досаждала японцам, не давая двигаться по дорогам ни их обозам, ни колоннам. Раз рано утром прибегает ко мне дежурный наблюдатель в трубу унтер-офицер Быханов и докладывает мне, что по дороге к Табегоу идет колонна японцев около батальона и подходит к перевальчику; я ему приказываю бежать на артиллерийский наблюдательный пункт, чтобы дали на батарею знать. Быханов побежал, а я к трубе — действительно, к Табегоускому перевальчику тихо ползла колонна японцев… Сзади на батарее слышна была суета, и через минуты две послышалась команда, и раздался беглый орудийный огонь сразу на шрапнель
[104]; действие было ужасно, колонна стала моментально таять, люди бежали в стороны, и на дороге ясно были видны десятки тел. Батарея выпустила по пять патронов на орудие. Японцы не остались в долгу: через час на мой опорный пункт и на батарею был направлен ураган «шимоз», видимо, японцы хотели поразить батарею, но чуть возьмут ниже — снаряд ударяется в горку опорного пункта, чуть выше — «шимоза» летит в тыловую д. Ямолинзы, где расположены были госпиталя. За этот день в мой опорный пункт ударило более 70 гранат-«шимоз», а в батарею — ни одной, потерь в роте не было. Одна «шимоза» ударилась в край окопа и легла в нем, не разорвавшись, стрелок Иван Аршинов поднял ее и принес еще тепленькую ко мне в блиндаж, и мы осторожно спустили ее с горки. Последнее время много шимоз не рвалось, но только стоило ее тронуть, как следовал взрыв, и много пострадало за свое любопытство.
Японцы в феврале начали особенно ударять в исходящий угол наших позиций, что у д. Кандолисан, так что раз наш 11-й полк был снят со своей позиции и переброшен к Кандолисану, но, простояв три дня, мы возвратились на свою старую позицию; но что сделали с нашими землянками наши заместители в течение только трех дней: все двери и окна сожгли, котлы чугунные для варки кипятка разбили, все землянки, в особенности офицерские, загадили испражнениями… Командир полка полковник В. А. Яблочкин донес по начальству, назначили экстренно комиссию от дивизии. Дело дошло до командующего армией, и командир полка был смещен. Теперь я нисколько не удивляюсь (1921), видев казармы в г. Омске, загаженные на целый аршин. Это был полк, имеющий нумерацию сверх 300, про такие полки мы говорили: «Триста такой-то имени Максима Горького полк»… т. е. босяцкий. Нужно было видеть это воинство, идущее в папахах, обшитых серой китайской дрелью, ну форменная скуфья, с понурыми, опущенными головами… и наши стрелки непременно закричат им: «В какой монастырь, монахи, идете?» — начинается перебранка. Вот что значит воспитание солдата и дисциплина.
Около 20 февраля с наших наблюдательных пунк тов стал заметен беспрерывный ход японских войск с востока, то есть с нашего левого фланга, куда-то на запад, наши батареи работали вовсю, даже сзади нас поставили полевую батарею, только что прибывшую из России, но настолько неискусную в стрельбе, что, понижая прицел, хватила в землянку денщиков гранатой и разворотила ее всю, хорошо, что никого не было — погиб только самовар… и это хорошо. На Кандолисанский угол японцы повели яростные атаки и днем и ночью, но все были отбиты. 22 февраля японцы взяли Гаутулинский перевал, и поздно ночью мы получили приказание отступать на г. Фушунь. При зареве горящих интендантских складов мы покинули свои позиции. Достигнув д. Шихуйчен, полк остановился на ночлег. Южная часть неба была в зареве пожаров. Ранним утром двинулись дальше. Поднявшись на один из перевальчиков, я увидел ход колонн 1-й армии, это была плотная серая лента, идущая в полном порядке, не было по бокам даже денщиков, тянущих на поводу нагруженных ослов и мулов. Это было образцовое походное движение на маневрах. Виден был дух войск 1-й армии. К вечеру перешли по мосту реку Хуньхэ и встали в деревне к западу от г. Фушунь. Наутро получено приказание занять Фушуньскую позицию. Поднялся тайфун, пыль и песок несло целыми тучами, в 100 шагах ничего не было видно. Моей роте пришлось занять правую (западную) оконечность кряжа, против меня внизу лежал западный пригород. Настала ночь, впереди нас за рекой мелькали огоньки фонариков. Спустился туман, скрылись и огоньки… была мертвая стена. Стало рассветать, впереди нас была молочная стена тумана, и вдруг подул легкий ветерок, пропал туман, и нам представилась картина боевых порядков японцев, готовых броситься в атаку, но моментально загремели наши орудия, затрещали пулеметы, и началась Фушуньская бойня, лед реки покрылся трупами людей и лошадей. Около моей роты было восемь пулеметов, и две роты японцев внизу, левым флангом ко мне, в 600 шагах залегли за каменным забором огорода, и мне пришлось расстрелять их. Мне было видно сбоку, как в городе скрывались в воротах домов группы японцев, и наша мортирная батарея навесными бомбами разметывала эти группы и дома. Так и замерла японская дивизия перед 3-й Сибирской стрелковой дивизией, а вдали, вне артиллерийского прицела, шли и шли японские колонны вправо от нас… Потом оказалось — они двигались в прорыв между нами и Мукденом. В 5 часов вечера было получено приказание отступать на север, отошли около верст 15 и остановились, я заснул под забором в деревне вместе с солдатами, выпив кружку горячего чаю. Во время вчерашнего отступления штабс-капитан Владимир Михайлович Бужинский стоял в цепи и, по обыкновению, широко расставил ноги, граната пролетает между ног… кости ног оказались целы, но через час они были как бревна, возвратился месяца через три совершенно здоровый.
