Маневры были в Ярославском и Ростовском уездах, за время их у меня было два случая. Первый был большой привал нашего отряда в селе Семибратово, офицерство зашло в трактир закусить и попить чаю, я также зашел и занял столик у стены, за соседним столом села компания офицеров, в числе которой был недавно произведенный подпоручик Д. Ф. Бочаров. Как всегда зашла речь об истории села Семибратова, я рассказывал, что знал. Все обратили внимание на картину, висевшую надо мной на стене, старинная, очень хорошая гравюра была — «Явление отроку Варфоломею (будущему преподобному Сергию)», я рассказал и это, по просьбе тех же офицеров на мой рассказ; полупьяный подпоручик Бочаров позволил сказать: «Этот Иванов все врет», — на что я, сдерживая себя, сказал источники, из которых я почерпнул рассказ, на это Бочаров сказал: «Вы ничего не понимаете», и еще какую-то дерзость, на что я ему сказал: «И дурак же Вы, купец Бочаров»
[48]. Бочаров, пошатываясь, встал и сказал: «Я вы-зы-ваю Ва-а-ас на ду-е-е-е-ль». Я ответил: «Хоть сию минуту», — Бочаров замолчал и сел на стул. Прочие офицеры сказали: «Митя, сократись», — и Митя сократился, а вечером извинился.
Наш полк стоял около села Судина. Было воскресенье, и я верхом отправился осмотреть окрестности г. Ростова. Заехал в погост «Богослов на Ишме» (в четырех верстах от города), здесь замечательная церковь, деревянная, основная из «кондового» леса, постройки XVI столетия, все сохранилось до последней мелочи: железные подсвечники, кадила, Царские врата изумительной резьбы по дереву, мелкотравчатой. В 1855 году накренившуюся церковь увидел проезжавший государь Александр II, заехал, осмотрел ее и пожертвовал 5000 руб. на исправление, но не переделку. На следующий день, по моему совету, заехал посмотреть церковь командир полка полковник К. М. Адамецкий, и был восхищен. Наш полк проходил через Ростов мимо Кремля, с музыкой, и в это время архиепископ Ионафан ехал из Кремля с заседания Археологического съезда, знаменитый Ростовский звон гудел… куда императорской опере в «Жизни за царя» сравняться с этими могучими звуками!..
Кончились маневры, настала осень, а с ней и охоты. Начальником дивизии был генерал-лейтенант Василий Павлович Данилов, человек очень хороший, страстный охотник, и вот начались настоящие походы охотничьи: за 20–50 верст, недели на две… Завели стаю гончих, наняли лукашей-псковичей, нашили флагов, накупили полсотни лыж, и началась гонка. На месте охоты вставали в 4–5 часов утра, выходили на разведку и обкладку зверя луками, а мы с 8 часов на «номере». Приходили в село или деревню на ночлег в 6–7 часов вечера: обед-ужин, чай, а после и танцы под большую нашу гармонию, которую возили в особом сундучке. Как ни трудно подчас бывало, но офицеры и солдаты участвовали в охотах. Начальник дивизии был в восторге от моей команды, и действительно были молодец к молодцу. Раз начальник дивизии пошел на охоту со своими гончими за Волгу, к Яковлевской слободе, и только спустил стаю, как услыхал неистовый визг собак; приехав на визг, увидели двух собак, зарезанных волками. На следующий день была устроена облава, и двух матерых волков [убили]. В одном было 4 пуда. Лукаши для обклада зверя уезжали от ночлега верст за 10, если зверь был обложен, то мы для сокращения времени шли к месту облавы на лыжах напрямки. Охота действительно развивала разведчиков, и вырабатывались очень толковые.
1889
Встретили новый, 1889 год в Полковом собрании очень весело. Весной из Углича приехала племянница отца, Рая, и давай сватать мне невесту из Кашина, некую Талызину, я много смеялся.
Пришла и прошла Пасха, вышли в лагери. В мае месяце была назначена корпусная полевая поездка в Ярославской и Владимирской губерниях. От полка были назначены поручики Касатский и я, как знатоки дела. Наша партия была под начальством начальника штаба дивизии полковника Николая Ивановича Соловьева. Эта поездка была одно удовольствие. Мы с Касатским работали и за себя, и за других. Корпусная работа была в районе г. Иваново-Вознесенск, с. Кохма и г. Шуя. Наши работы оказались лучшими, и Н. И. Соловьев так был доволен, что дал нам в Шуе обед.
Отец и мать настаивали, чтобы я женился, а «не болтался». В Кашин я ездил раза три и, в конце концов, решил.
Во время лагеря мне было поручено выбрать в окрестности Ярославля место для боевой стрельбы с маневрированием. Долго я ездил и, наконец, нашел за Волгой, около Яковлевской слободы к д. Шабунино. Проработал две недели, снял план, написал подробный доклад и представил начальству. Начальник дивизии рассмотрел и лично сам с командирами полков, взяв с собой для доклада меня, отправился для осмотра боевого стрельбища. После доклада и осмотра очень благодарил меня за тщательную разработку и исполнение. На боевом стрельбище хорошо выпили и закусили. В скором времени на первом боевом маневре воочию убедились, как было опасно не исполнять выработанную мною инструкцию: средняя директриса была обозначена на первой линии огня высоким столбом и направлялась на высокую колокольню с. Пруссова, чем и разделялось стрельбище на правый и левый участки. Командир батареи левого участка открыл огонь по цели правого участка, и первые гранаты полетали в деревню, хорошо, что с Шабунинской горы я наблюдал за полем в подзорную трубу, и сию же минуту увидел переполох в деревне и дал отбой… В деревне жители бросились в лес, скотина из стада разбежалась по полю. Около часу пришлось не стрелять — водворять порядок. После ухода наших полков из Ярославля все части стреляли на «Ивановском» стрельбище.
В конце сентября я женился на Екатерине Дмитриевне Талызиной. Брак был неудачлив, и я принял много горя… Все отравляла теща, я не рад был и жизни. Точка.
1890
Наступил 1890 год, я продолжал с успехом командовать охотничьей командой. Начальник дивизии бывал у меня с семьей запросто. Продолжал играть на сцене Артистического кружка. Познакомился почти со всем городом. Особенно хорошо относились Пастуховы, Вахрамеевы, Латышев, Каратыгины, Беневские, Михайловы и др. В полку тоже были в хороших отношениях, но жили мы скромно. Летом жили около лагеря на даче Сабанеева.
Маневры в этом году были в Романово-Борисоглебском уезде, предварительно, весной, я делал разведку и позволил себе не осмотреть одной большой рощи, в четырех верстах от г. Романово-Борисоглебска, по дороге от с. Никольского. Маневры были дивизионные, присутствовал командующий войсками округа. Нашему отряду приказано было атаковать город с запада, Нежинский полк был в резерве, и вот ему-то было приказано сделать охват левого фланга обороняющегося. Полку пришлось как раз проходить эту злополучную рощу. Роща была осиновая, деревья высотою были сажень 6–7 — очень высокие, почва была мокрая, мшистая. Командир полка приказал мне вести полк. Я попросил пастуха проводить меня, идя впереди. Полк тронулся за нами. Пастух засучил свои штаны, вижу, дело плохо, и чем дальше в рощу, тем глубже утопает нога пастуха и моей лошади, сзади слышатся возгласы, но командир полка молчит… Наконец нога лошади уходит по колено… Я дал шпоры и бросился вперед: о счастье, проехавши двести шагов, я выехал на сухое место, покрытое высокими ореховыми кустами, проскакал дальше, определил пункт развертывания полка и поскакал с докладом к командиру полка. Полк вышел, развернулся и быстро начал наступление и завершил атакой, куда и следовало. При разборе маневра командир полка получил благодарность от командующего войсками. Сколько я перечувствовал, один Бог знает. Меня очень выручало умение быстрой ориентировки во всех последующих случаях, как на мирных маневрах, так и в боях трех войн.
