Дронго поднялся и, кивнув комиссару на прощание, вышел из
гостиной. В коридоре он встретил Андреа и еще одного сотрудника полиции.
— Извините, Андреа, — сказал Дронго, — я хочу
осмотреть аварийный выход.
— Он рядом с вами, сеньор, — показал Андреа на
дверь, над которой была специальная табличка с надписью «Выход».
Дронго открыл дверь. Осмотрел лестницу. И закрыл дверь.
Затем спросил у Андреа:
— Где участники нашего совместного ужина?
— В соседнем номере, — сообщил Андреа, —
комиссар просил не расходиться. Вам нужно подождать вместе с ними.
— Хорошо, — сказал Дронго.
Он не стал ревновать к Уорду Хеккету. В конце концов
комиссар Террачини имел право на свои пристрастия. Хеккету он разрешил остаться
в апартаментах Лабунских, а Дронго удалил. Если учесть, что первого он знал
много лет, а второй был в числе главных подозреваемых, то все было правильно.
Дронго вошел в соседний номер, где находились ошеломленные
сегодняшним событием люди. Жураева сидела в кресле, а муж устроился рядом на
стуле и держал ее руку в своих, словно пытаясь защитить жену от волнений. На
диване устроились супруги Соренко. В другой комнате в полном одиночестве сидел
Марк Лабунский. Он курил сигару, и никто не решался его потревожить.
Обозов сидел у стола и что-то сосредоточенно писал.
Торчинский сидел в кресле на балконе. Все были в подавленном состоянии.
— Вас тоже попросили к нам присоединиться? —
спросил Леонид Соренко. — Этот комиссар потратил все время на беседы
вместо того, чтобы проверить соседние номера. Возможно, убийца прячется там.
— Они проверяют все вокруг, — возразил Дронго,
усаживаясь на стул рядом с Обозовым, — но ему кажется, что убийцу нужно
искать среди нас.
— Он идиот, этот ваш комиссар, — гневно заявил
Жураев, — можно было догадаться, что здесь приличные люди.
— Да, — согласился Дронго, — но иногда
приличные люди приходят в собор и там громко ссорятся.
Елена Жураева вздрогнула. Она взглянула на мужа и едва не
расплакалась. Тот сжал ей руку.
— Что вы хотите этим сказать? — разозлился
Дмитрий. — Почему вы позволяете себе подобные намеки?
— Потому что я люблю Рим и иногда хожу в соборы, —
спокойно продолжал Дронго, — например, сегодня днем, хотя нет уже вчера, я
был в соборе Сан Джованно ин Латерано…
— Хватит, — простонала Елена.
— Чего вы от нас хотите? — зло спросил Жураев.
— Ничего. Хотел с вами переговорить. Может, выйдем на
балкон?
В отеле были просторные балконы, обвитые плющом. На каждом
из них в специальных деревянных ящиках росли роскошные цветы. Жураев с Дронго
вышли на балкон. Торчинский недовольно взглянул на них.
— Вы должны разговаривать именно здесь? — спросил
певец.
— Да, — невежливо ответил Дронго, — и будет
неплохо, если вы вернетесь в комнату. Нам нужно поговорить.
Торчинский удивленно взглянул на него, но ни о чем не стал
спрашивать. Он поднялся и вышел с балкона.
— Что вы плели насчет собора? — грубо спросил
Жураев.
— Не так нагло, — посоветовал Дронго. — Я
слышал, как вы обменивались комплиментами в адрес семьи Лабунских. Вы, кажется,
не хотели, чтобы договор был подписан.
— Не так громко, — оглянулся Жураев. — Что вы
делали в соборе? Следили за нами?
— Нет. Я оказался там случайно. И видел, как вы
нервничаете. Ведь ваша жена даже не хотела сюда идти.
— Это непорядочно. Шантажировать нас подслушанным
разговором…
— Вы не поняли, — сказал Дронго, — никто не
собирается вас шантажировать. Мне нужно всего лишь разобраться в ситуации.
Понять, что именно произошло. Поэтому я и позвал вас сюда. Иначе я задал бы
свои вопросы при всех.
— Что вы хотите?
— Понять, почему не стоило подписывать этот договор.
— Я работаю на одну финансовую группу, а Марк Лабунский
возглавляет другую. Наши интересы не всегда пересекаются.
— И он, зная это, пригласил вас к себе на ужин?
— Он думает, что в нашей группе его друзья, —
вздохнул Жураев, — но это не совсем так. Когда речь идет об очень больших деньгах,
все быстро забывают и про дружбу, и про порядочность. Как будто вы не знаете.
— Ясно, — нахмурился Дронго. — Чем больше
сталкиваюсь с новыми капиталистами, тем больше вас ненавижу. Наверно, Лабунский
мог подозревать нечто подобное.
— Не думаю, — торопливо сказал Жураев, оглядываясь
на дверь, — скорее, не знаю. Но у него хорошие отношения с президентом
нашего банка и с председателем совета директоров.
— Во время ужина вы вместе со своей супругой вышли из
ресторана. Куда вы пошли?
— Ей нужно было в туалет, и я ее проводил.
— И потом никуда не отлучались?
— Нет. Хотя, да. Поднялся в холл и узнал, не было ли на
мое имя факса. Потом спустился вниз и подождал жену.
— Ждали указаний из своего банка, — понял
Дронго. — Вы, очевидно, уже успели им сообщить о готовящемся подписании.
— Я не стану отвечать на ваши оскорбления, —
ответил Жураев.
В этот момент на балкон вышел Станислав Обозов. Взглянув на
явно взволнованного Жураева и мрачного Дронго, он спросил:
— У вас проблемы?
— Нет, — ответил Дронго, — уже никаких
проблем.
Они вернулись в гостиную. Торчинский взглянул на них, но
ничего не сказал. Из соседней комнаты вышел Марк Лабунский.
— Очень хочется курить, — признался он, — и
мне, кажется, нужно выпить.
— Нам всем нужно выпить, — поддержал его Леонид
Соренко, — я закажу в ресторане бутылку виски. Эти маленькие бутылочки в
мини-баре вмещают аптекарскую порцию.
— У нас в президентских апартаментах есть большие
бутылки, — напомнил Марк, — может, нам разрешат вернуться в наш номер
и взять мои сигары и две бутылки виски. Обозов, узнай у полицейских, можно ли
забрать виски и сигары.
— Сейчас узнаю.
Обозов вышел из номера. Спустя некоторое время он вернулся с
коробкой сигар и двумя бутылками виски, одна из которых была открыта. Он
поставил бутылки на стол, положил коробку с сигарами. Торчинский недовольно
покосился на сигары, но ничего не сказал.
Лабунский взял сигару, закурил и отошел в угол комнаты. Все
смотрели на него, словно ожидая, что он сейчас может скажет.
— Вот такие дела, — наконец негромко произнес
Марк, и все невольно посмотрели на него.
— Леонид, — сказал, словно вспоминая,
Лабунский, — тебя ведь долго не было, а когда ты вернулся, придумал сказку
про падение в туалете. Где ты был все это время?
