Туман, темень, поисковые лучи шарят над ним… Импульс, еще один… Кто-то тянет его, потом он видит лицо Сакоры, шевелит губами. Брен не понимает, что происходит вокруг. Садзе делает ему инъекцию, становится лучше…
— Приятель, ты живой? Дьявол, я думал, уж все…
Брен приподнялся. Темнота, ничего не видно. В секунды вспышек видно, что шахтеры, вооружившись раздатчиками полиморфной пены, возводят брустверы вокруг подъема.
— Садзе, надо и вход баррикадировать. Ты слышишь, Сако?.. — Брен осекся.
Глаза уже привыкли к темноте. Друг лежал у входа лицом вниз.
— Нет! Брат… Твою ж мать! Садзебуро, нет! — Он перевернул тело. Шея и глаз были прожжены — мертв. Брен лег на настил пола.
Усталость, последствия контузии, голод, потеря друга, чувство нереальности происходящего и апатия навалились на него.
Вспышки, лучи энергобуров, шипение кинетиков и тихий гул батарей нескольких сотен личных излучателей… Горняки оправились от первого шока и теперь вели активную оборону. Послышалось бульканье застывающей пены, наконец начали баррикадировать вход со стороны леса…
После недельной осады 212 человек все-таки вырвутся из этой ловушки, чтобы попасть в водоворот новых событий, но звезды будут все так же молча смотреть на их мучения, как и раньше.
Глава 20
Как оказалось, они находились на основной базе «Группы Дарвина» в одном из заброшенных производственных комплексов на низовом уровне Пан-Сити. Персонал «базы» был малочисленным и состоял из самого Альваро, Мики, которая была ему то ли приемной дочкой, то ли еще кем-то в этом роде, а заодно и здешним шефом по безопасности, а также четверых раздолбайского вида ребят, которые совмещали функции компьютерщиков и диспетчеров. В общем, на серьезную подпольную организацию было не очень-то и похоже, хотя тот факт, что посейдонцы оказались тут, несмотря на все усилия СКО, уже говорил о многом.
Узнали друзья и историю странного названия подпольщиков. Ну не вязалось имя великого ученого, основоположника теории эволюции, с деятельностью секретной полутеррористической группы. Оказалось, что в древности существовала такая ироничная награда — премия Дарвина, которая присуждалась людям, погибшим наиболее нелепым образом, как, например, продавец бронированных стекол, который для демонстрации качества своей продукции имел привычку с разбегу врезаться в окна небоскребов, где установлены стеклопакеты его фирмы. Однажды он выбежал в окно, которое не успели заменить. Или помощник менеджера, который попытался газовой горелкой вскрыть цистерну с остатками взрывоопасного вещества, чтобы посмотреть, сколько этого вещества там осталось.
В общем, Альваро решил, что деятельность такой организации будет чем-то похожа на подобный акт суицида. Наверное, это так и было, но спецслужбы Федерации, видимо, не ожидали, что такая структура может появиться прямо у них под носом, а кроме того, «дарвинисты» несколько не укладывались в стандартные шаблоны, с которыми привыкли работать «безопасники». Они не занимались ни промышленным шпионажем, ни терактами, ни воровством данных — в общем, ничем из привычного перечня. Альваро, скорее, создавал революционную партию, глубоко законспирированную сеть агентов влияния в надежде если уж не на полноценную революцию, то хотя бы на возможность внедрять в госаппарат людей с прогрессивными, по его мнению, взглядами.
А взгляды эти были довольно любопытны, хоть и не новы. Альваро можно было назвать коммунистом: он придерживался довольно старой, но от этого не менее привлекательной идеи об искоренении эксплуатации и о необходимости отдать власть в руки трудового народа.
— Я в которой раз убеждаюсь, что на Посейдоне именно коммунизм, и не пойму, какой смысл это отрицать! — Альваро отхлебнул пива из бело-зеленой банки и горячо продолжил: — У вас отсутствует правящий класс, нет эксплуатации трудового народа, нет бедных и богатых, нет денег вообще — это классический коммунизм.
— Дорогой друг, — намеренно затягивая паузу, начал в ответ Игорь, — я в свое время столько времени потратил в подобных спорах, что знаю все вопросы и ответы наизусть. Посейдонское общество — это все же не коммунизм, хоть и очень похоже, — это ноократия, где власть, если широко трактовать это понятие, принадлежит довольно узкой прослойке наиболее выдающихся в своих отраслях знаний индивидуумов. Хотя в некоторых вопросах, например, есть элементы прямой демократии. Наше общество вообще очень своеобразно устроено, и порой мне самому неясно, почему отцы-основатели Посейдона решили все сделать именно так, а не иначе. Например, вопрос еды для меня остался загадкой. Нет, умом я понимаю логику, что тратить время и ресурсы на удовлетворение своих гастрономических капризов — это неразумно и расточительно… Но это умом. А физиологически довольно тяжело. Вот для коренных посейдонцев это не проблема, они вообще других продуктов, кроме этой своей питательной каши, не знают, у них отсутствует культура совместного питания. Праздники проходят без накрытых столов, девушку нельзя позвать на ужин, например. Их отношение к еде сравнимо с отношением землян к питью воды. Ты ж не будешь звать понравившуюся тебе женщину попить вместе воды. Или устраивать из необходимости выпить стакан воды целое событие…
— Амиго, ну вот это я как раз понимаю. — Альваро в разговоре часто употреблял латиноамериканские словечки, хотя Игорь был уверен, что на самом деле к Латинской Америке тот имел не больше отношения, чем он сам. — Это как раз и есть всеобщее равенство. Нет причин для расслоения, нет ситуации, когда твой сосед ест лучше, чем ты. Я думаю, их отцы-основатели были мудрыми людьми, раз смогли при построении общества сразу исключить этот деструктивный фактор. Посмотри, сколько времени в жизни у нас занимают поиск, выбор и приготовление еды. Это ж просто кошмар! Нас приучили, что хорошо поесть — это чуть ли не главная цель в жизни и уж точно одно из величайших удовольствий. А алкоголь? Это часть все той же субкультуры. Что за еда без хорошего алкоголя? Такая у нас установка с самого детства. Мало кто в Федерации, да и вообще в обитаемом космосе, может представить себе мало-мальски значимое событие или праздник совсем без спиртного. Радость — надо выпить, горе — надо выпить, хочешь расслабиться — надо выпить, хочешь повеселиться — тоже пей.
Игорь молча указал на банку пива в руке Альваро, подняв иронично бровь, но тот еще больше воодушевился.
— Вот именно! Я тоже раб этих стереотипов. Все мы. И ведь верно, нельзя создать принципиально новое общество, не отказавшись от самых омерзительных привычек старого.
— Поэтому модель Посейдона для Земли неприемлема! — Эта реплика Игоря, похоже, ввела Альваро в ступор.
— То есть как? У большинства сейчас и так нет ничего, за что стоило бы держаться. Почему нет?
— Потому что они привыкли думать, что заслуживают большего и должны жить как богачи, которых столь не любят, но им это не удается из-за несправедливости системы. При этом вся несправедливость, по их мнению, заключается в том, что не они находятся на вершине пищевой цепи. Вот смотри, Альваро, давай представим себе, что прямо сейчас на Земле появилась такая же модель, как на Посейдоне. Что начнут делать люди? — Игорь не стал ждать ответа на свой явно риторический вопрос и продолжил: — Начнут клепать на матвизах то, чего им не хватает сейчас: предметы роскоши, дорогие флаеры, украшения, лучшую одежду. При этом вряд ли кто-то из них так уж нуждается во флаере Brilliance или жить не может без бриллиантового колье от Medicci. А потом они внезапно обнаружат, что это есть у всех и не является тем, что подтверждало бы их исключительность и превосходство. По сути, у людей пропадет стимул в жизни. Ведь зарабатывание денег само по себе всего лишь способ доказать свою компетентность, показать, что ты лучше остальных, утолить свое тщеславие. Поэтому когда вся эта мишура перестанет иметь значение, внутреннюю пустоту нужно будет чем-то заполнить. А легче всего ее заполняет ненависть. Когда система запретит человеку сделать восьмой флаер или золотой умывальник, он посчитает и эту систему несправедливой. Ведь смысл общества Посейдона не в том, чтобы давать неограниченные материальные блага любому человеку, хотя это, наверное, тоже возможно, а в том, чтобы воспитать людей, для которых обеспечение материальных потребностей лишь необходимая часть реализации интеллектуального потенциала. Как ни странно, но при доступности практически всего на Посейдоне практически отсутствует такая проблема, как стяжательство и неуемное желание копить блага. Я сам поначалу впал в ступор, когда, попав на Посейдон, понял, что матвиз может сделать мне любой дом, любую мебель, любую одежду. Но что делать со всем этим в обществе, где ты можешь кого-то удивить только собственными достижениями, где заслужить уважение — это задача, которая лежит совершенно в иной, совсем не материальной плоскости. На Посейдоне есть целая социальная группа так называемых «вамбов», или бездельников. Но это сотая доля процента населения. Они практически ничего не делают, живут в свое удовольствие, как в хорошем отеле, проводя жизнь в праздности. Их особо не ограничивают, хотя правило об одобрении десятью случайными гражданами экстраординарных запросов в матвизе было введено именно из-за этих людей. Вамбы не состоят ни в каких обществах и коллегиях, а потому у них нет никакого влияния на общественные дела. Их даже не презирают, посейдонцы их, скорее, по-своему жалеют. Тут вопрос в системе воспитания, которая мне тоже показалась поначалу жестковатой, но, наверное, это единственный способ добиться, чтобы парадигма родителей и их желаний не давила на ребенка, и он мог сам найти свое призвание в жизни.
