– Подождите, Эдуард. А Виктория? Что будет с ней? Вы должны определиться с тем, кто станет ухаживать за малышкой, когда я уеду. Может, вы захотите нанять няню? Тогда я могу помочь с поиском подходящей кандидатуры.
Эдуард замер на очередной ступеньке и снова повернулся к ней лицом.
– Констанция, хочу, чтобы вы поняли меня раз и навсегда. Этот ребенок мне не интересен. Ясно? – Последнее слово он буквально выплюнул ей в лицо. – Если бы не девочка и не ее ублюдочный папаша, то София сейчас была бы здесь, вместе со мной.
Жестокость его слов потрясла Конни.
– Но послушайте меня, Эдуард. При чем здесь ребенок? Разве он в чем-то виноват? Невинное дитя… Разве она просила, чтобы ее рожали? Я… Нет! Это ваша прямая обязанность как ее родного дяди взять на себя всю дальнейшую ответственность за ее будущее.
– Нет. И еще раз нет. Почему бы вам самой, Констанция, не позаботиться обо всем? Где-то же тут есть поблизости какой-нибудь сиротский приют. Вполне возможно, они согласятся взять к себе девочку. – Граф вздохнул. – Из ваших слов следует, что вы хотите закончить все формальности как можно скорее. Ну так действуйте! Чем быстрее этот ребенок покинет мой дом, тем лучше. Разумеется, все материальные затраты я возмещу в полном объеме.
Эдуард отвернулся от Конни и пошел вниз, оставив ее стоять посреди лестницы, совершенно оглушенную после его слов.
– Как он мог говорить такие ужасные вещи? – Конни всплеснула руками в отчаянии. Спустя час после разговора с графом она пересказала его Жаку.
– Я уже говорил и снова повторю. Он горюет, сильно горюет. И не только потому, что умерла София. Слишком большими потерями лично для него обернулась эта война. Его отказ признать дочь Софии частично связан и с тем, что постоянное присутствие девочки в доме будет ему живым напоминанием и его вины во всем, что случилось. Конечно же, он не хуже нас с вами понимает, что ребенок ни в чем не виноват. Эдуард – человек долга, никогда в жизни он не уклонялся от своих обязанностей, – особо подчеркнул Жак. – Он одумается, Констанция. Верьте моему слову, все так и будет.
– Но, Жак, у меня нет больше времени ждать того момента, когда он одумается! – крикнула Конни в сердцах. – Простите меня, но вы должны понять. Есть люди, которых я люблю, и мне не терпится поскорее увидеть их. Если бы не Виктория, я бы уже сию минуту поспешила на вокзал, чтобы отправиться в Англию. Граф ставит меня перед очень тяжелым выбором. Ведь я люблю девочку, я не могу просто так взять и бросить ее. А он предлагает мне сдать ее в какой-то сиротский приют!
Слезы градом полились по лицу Конни, когда она взглянула на маленькую Викторию, которая с блаженным выражением лица что-то там гугукала на своем младенческом языке, лежа на одеяльце, которое Конни расстелила прямо на траве.
– Наверное, в нашем случае плохо, что девочка так сильно похожа на свою мать, – тяжело вздохнул Жак. – Но, Констанция, я клянусь, рано или поздно Эдуард одумается… Поймет, что этот ребенок – единственное, что у него осталось и что может сделать его будущую жизнь осмысленной и счастливой. Но сейчас он слишком поглощен собственным горем и не замечает ничего вокруг себя.
– Что же мне делать, Жак? Подскажите, прошу вас, – взмолилась Конни. – Я должна ехать домой. Больше я ждать не могу.
– Хорошо, я сам поговорю с Эдуардом. Постараюсь втолковать ему кое-что, вывести его из этого состояния самобичевания и жалости к самому себе.
– Вот именно. Жалости к самому себе, – вздохнула в ответ Конни. – Хорошо, что вы назвали вещи своими именами. В конце концов, война принесла столько страданий. И всем нам в том числе. Грешно концентрироваться только на собственном горе, – добавила она.
– Эдуард никогда не был эгоистом. Никогда раньше он не ставил свои собственные проблемы и интересы превыше всего. Но так уже сейчас получилось… Хорошо. Я поговорю с ним, – утвердительно кивнул головой Жак.
Весь вечер Конни прождала Жака, сидя, как на иголках. Но вот она заметила в окне, как он возвращается из виноградников, где, судя по всему, и подловил графа, когда тот тоже направлялся к себе домой. Мысленно она тотчас же вознесла молитву. Хоть бы все получилось! Уж если граф кого и послушает, так только своего друга детства. Жак стал для Конни ее последней надеждой.
Уложив Викторию спать в плетеную колыбель с верхом, которую она специально держала в доме Жака на те случаи, когда приходила сюда вместе с ребенком, она замерла в нервном ожидании. Но вот Жак переступил порог, и уже по одному выражению его лица Конни поняла, что все плохо.
– Ничего у меня не получилось, Констанция, – тяжело вздохнул Жак. – До него не достучаться. Столько злобы и ненависти… Так переменился… Совершенно другой человек. Даже не знаю, что делать. Правда, я все еще надеюсь, что со временем он образумится. Но у вас-то времени ждать, когда это случится, нет! Не корите себя, Констанция. Не терзайтесь муками совести. Ради этой семьи вы пошли на такие жертвы… Вам не в чем винить себя. Разве это преступление – желать поскорее вернуться к тем, кого любишь? Наверное, все же тот приют, о котором я когда-то упоминал…
– Нет! – выкрикнула Конни и затрясла в отчаянии головой. – Ни за что! Я никогда не отдам Викторию в приют! Иначе как после этого мне жить самой?
– Не знаю, какие вы уж там страшные картины себе навыдумывали… Но приют, о котором я говорю, он при церкви. Там чисто, уютно… Монахини рачительно заботятся о малышах. К тому же, не сомневаюсь, такого красивого ребенка, как наша Виктория, очень скоро захочет удочерить какая-нибудь приличная семья, – добавил Жак, стараясь говорить убежденным тоном, хотя в глубине души не сильно верил в столь благополучный исход. – И потом вот еще что. Подумайте наконец о себе. В конце концов, Виктория – это не ваша забота.
Конни молча поглядела на спящую Викторию.
– А чья она забота? – спросила она у Жака после некоторой паузы.
– Послушайте меня, Констанция. – Жак осторожно погладил ее по руке. – Война есть война. Жестокое время, когда полно невинных жертв. Гибнут не только солдаты, воющие на фронте. Невольными жертвами этих страшных событий стали и София, и ее дочь. Да и сам Эдуард тоже. Скорее всего, он уже никогда не станет прежним Эдуардом. Вот он сейчас бросается на всех, словно пес, сорвавшийся с цепи. Обвиняет всех подряд в смерти Софии. Но на самом-то деле, и он это прекрасно понимает, основную вину за все случившееся несет именно он. Вы, моя дорогая, сделали для семейства де ла Мартиньер более чем достаточно. Лично я восхищаюсь вами и глубоко уважаю вас. А потому говорю вам с чистой душой: уезжайте!
– А что же отец Виктории? Если Фридрих узнает, что Софии больше нет в живых, а граф отказывается признать ее дитя, то наверняка он сам возьмет девочку. – Конни в отчаянии ухватилась за эту последнюю соломинку надежды.
– Думаю, так бы он и поступил, если бы знал. Вопрос в другом. А как нам его найти? Где? Сейчас он может быть где угодно. Нельзя исключать и худшего. Возможно, его тоже, как и Софии, больше нет. – Жак сокрушенно покачал головой. – Констанция, сегодня весь мир перевернулся вверх тормашками. Все смешалось… Сотни тысяч людей, лишенных крова, блуждают по белу свету. Нет, нам его в этой сумятице никогда не отыскать. Бесполезно даже браться за такое дело.
