– Я не вынесу этого. Не вынесу! Сама мысль о том, что я тому виной, невыносима. Если бы я не поставил интересы Франции выше интересов сестры, сражаясь за свободу и независимость страны, забыв о своих близких, она наверняка была бы жива. Получается, что я пожертвовал ее жизнью, а не своей. Это я должен был погибнуть, а не она. Я и никто иной!
– Да, это ужасно, что Софии больше нет с нами, – согласился Жак, стараясь говорить спокойно. – Но тебе винить себя не в чем. София тебя обожала, Эдуард. И страшно гордилась всем тем, что ты делаешь ради освобождения нашей родины.
– Ах, Жак, – продолжал всхлипывать граф. – Подумай только, я проторчал столько времени в Лондоне в полной безопасности и комфорте, а она тут страдала в полном одиночестве. Но я ведь думал, что так будет лучше для нее, если меня не будет рядом. Что так у нее больше шансов остаться в живых. И вот, ее больше нет… Софии больше нет.
– Пожалуйста, друг мой, подумай сам, – стал ласково уговаривать графа Жак. – София ведь нашла свою смерть не в лапах гестапо. Она умерла в родах. И тот факт, что тебя не было рядом с ней, ничего не меняет. Ты бы тоже не смог помочь ей.
Внезапно Эдуард перестал рыдать и невидящими глазами уставился на Жака.
– Скажи мне, кто отец ребенка.
Жак растерянно глянул на Конни, моля о помощи. Она поднялась со стула и сделала неуверенный шажок им навстречу.
– Фридрих фон Вендорф, Эдуард. Мне жаль, но это так.
Повисла долгая пауза. В саду снова установилась полная тишина, пока Эдуард молча пережевывал очередную порцию информации. Но вот он издал протяжный вздох и, пошатываясь, направился к стулу. Плюхнулся на него, словно ноги его уже больше не держали, и застыл в оцепенелом молчании.
– Послушайте, Эдуард, – начала Конни мягко, – вы же сами говорили мне, что Фридрих – хороший человек. К тому же не забывайте – это он помог нам выбраться из Парижа и другим тоже помогал, рискуя при этом собственной жизнью. Как и вы… Если отбросить в сторону его нацистскую униформу, он любил вашу сестру. Очень любил.
– Я тому свидетель, – подал голос Жак.
– Ты его видел? Встречался с ним? – Граф ошарашенно уставился на друга детства.
– Да. Он приехал сюда, отыскал Софию. По крайней мере, бедняжка пережила несколько счастливых мгновений перед смертью. Скажу больше. Фальк…
– Прошу, ни слова больше! – Граф открыл рот, чтобы добавить что-то еще, и тут же снова закрыл его. Видно, не было таких слов, с помощью которых он бы смог выразить все обуревающие его чувства. – Прошу простить меня. – Шатаясь, как пьяный, он побрел к воротам сада, остановился и добавил: – Мне надо побыть одному.
Вечером Конни покормила Викторию молочной смесью из бутылочки и стала укладывать ее спать в просторной уютной детской, которую она оборудовала в одной из спален замка. Она услышала шаги по лестнице. Граф распахнул дверь и остановился на пороге. Лицо его посерело от горя. Глаза были красными от слез.
– Констанция, приношу вам свои глубочайшие извинения за то, как я повел себя по отношению к вам. Это действительно было в высшей степени недостойно.
– Я все понимаю и не сержусь, – ответила Конни, обрадовавшись тому, что граф стал постепенно приходить в себя. – Хотите взглянуть на свою племянницу? – неожиданно предложила она. – Такая прелестная малышка. Точная копия Софии.
– Нет… нет. Я не могу.
С этими словами Эдуард круто развернулся и закрыл за собой дверь.
В последующие дни Конни редко видела графа. Он обустроился в главной спальне замка, в самом конце коридора. По ночам она слышала, как он расхаживает по комнате и половицы поскрипывают у него под ногами. Но рано утром, когда она выходила из детской, его уже не было дома. Она устраивалась у окна и начинала кормить малышку. Ей было видно, как теряется его долговязая фигура в предрассветных сумерках. Эдуард направлялся к виноградникам, и его согбенная спина красноречивее всяких слов говорила о том страшном горе, которое он переживает. Иногда он проводил на полях целые дни, возвращаясь в замок лишь с наступлением темноты, и шел прямиком к себе в спальню.
– Он сильно переживает, Констанция. Пусть! Надо дать ему время, – благоразумно пояснял Жак.
Конни понимала, и все же… Шли дни, а в поведении графа не было заметно никаких перемен к лучшему. Он по-прежнему страдал и не собирался выныривать из пучины своего отчаяния. Терпение Конни начало потихоньку иссякать. Ей самой до смерти хотелось поскорее вернуться домой. Сейчас, после освобождения Парижа, ничто не мешало ей благополучно вернуться в Англию. Ей уже не терпелось увидеть мужа. В конце концов, пора подумать и о собственной личной жизни, впервые за долгие четыре года.
Но бросить Викторию она тоже не могла. Во всяком случае, до тех пор, пока Эдуард не придет в себя и сам не примет какое-то решение о дальнейшей судьбе девочки. По сути, она не только приняла ребенка на свои руки во время родов, но и с самого момента ее появления на свет стала для малышки всем, обихаживая ее, как родная мать. Ведь София была настолько слаба, что даже не смогла подержать дочь на руках, а спустя пару дней, потеряв много крови, и вовсе скончалась.
Конни глянула на ангельское личико девочки. Действительно, подумала она, ребенок – точная копия своей матери. Поначалу Конни переживала, что слепота Софии – это наследственный недуг, который может передаться и малышке, но потом успокоилась. Красивые голубые глазки Виктории безошибочно реагировали на яркие разноцветные предметы, которые Конни время от времени показывала девочке. Малышка разглядывала их с явным интересом. А недавно Виктория начала улыбаться, и стоила только Конни подойти к ее колыбельке, как личико девочки тут же озарялось счастливой улыбкой. Конни с трудом представляла себе, как она перенесет разлуку с малышкой, когда наступит момент попрощаться с ней. Не только чисто внешне, в силу того, что она постоянно занималась девочкой, но и внутренне тоже Конни чем дальше, тем больше ощущала себя ее матерью. И эта стремительно нарастающая любовь к Виктории пугала ее.
Оставалось лишь молиться, чтобы поскорее наступил тот день, когда у них с Лоренсом появятся уже собственные дети.
Прошла неделя. Эдуард продолжал скорбеть в гордом одиночестве. И тогда Конни решила, что пора проявить инициативу и самой поговорить с ним. Однажды рано утром она, как обычно, возилась с Викторией, но тут заслышала шаги Эдуарда по коридору и вниз по лестнице. Она выбежала из комнаты и поймала его уже на самых нижних ступеньках лестницы.
– Эдуард, нам надо поговорить. Вы не находите?
Он медленно повернулся к ней и окинул долгим, неприязненным взглядом.
– О чем?
– Война близится к своему завершению. А у меня есть муж, есть своя личная жизнь. Мне пора домой, в Англию.
– Так поезжайте. Вас никто здесь не держит. – Граф слегка передернул плечами и, повернувшись к ней спиной, продолжил демонстративно свой спуск вниз.
