– После того как союзные войска начали наступление и с юга, немцы драпают во все лопатки, летят прочь, словно стая саранчи. А тут еще сзади пятки им подсмаливают наши ребята из Сопротивления. Жак знает о вашем приезде? – спросила у него Конни.
– Нет. Я не нашел его ни дома, ни на винодельне. Но смотрю, ставни на окнах замка уже раскрыты. Вот заскочил, чтобы повидаться с Софией и с Сарой.
– Да, хорошо наконец зажить свободной жизнью, – неопределенно сказала Конни.
– София у себя? – поинтересовался у нее граф.
– Нет, Эдуард, ее там нет. Пожалуйста, присядьте. – Конни тяжело вздохнула. – Мне надо многое сообщить вам.
– Вижу. – Граф указал глазами на младенца.
Конни, совершенно не подготовленная к приезду графа де ла Мартиньера, растерянно молчала, не зная, с чего начать.
– Эдуард… Это не совсем то, о чем вы подумали.
– В таком случае я схожу в погреба и принесу нам кувшин розового вина. Я сейчас, мигом!
Конни молча смотрела в спину графа, пока он не скрылся за воротами ограды. Как она жаждала этого момента их встречи все последние недели. Жаждала и одновременно страшилась. И вот Эдуард де ла Мартиньер вернулся к себе домой, в свой родовой замок. И где ей теперь найти нужные слова, чтобы сказать ему все, что она должна сказать? Казалось бы, с одной стороны, его возвращение означает, что и она наконец получает столь вожделенную свободу. А с другой стороны… Конни с тоской уставилась на Эдуарда, который уже спешил к ней с кувшином вина и двумя стаканами.
– Прежде чем начнем наш разговор, – сказал граф, – давайте выпьем за то, что этот ад наконец закончился. Франция снова обрела свободу, почти обрела. А скоро ее примеру последуют и другие страны. – Он наполнил стаканы и чокнулся с ней.
– За начало новой жизни, – тихо обронила Конни. – С трудом верится, что мы дожили до этого счастливого времени.
– Да, за новое начало, – эхом повторил Эдуард и отхлебнул вино из своего стакана. – Так расскажите мне, где Сара? Что с ней?
Конни принялась рассказывать, как Сару арестовали в вагоне пассажирского поезда, когда они все трое ехали на юг Франции.
– Мы тут навели кое-какие справки за последние несколько недель. Есть основания полагать, что, скорее всего, ее отправили в концлагерь в Германии. Надо еще немного подождать. Может, появятся и другие обнадеживающие новости, – со вздохом окончила свой рассказ Конни.
– Будем молиться за то, чтобы все завершилось благополучно, – прочувствованным голосом сказал Эдуард. – Сейчас, когда союзники наступают сразу с двух сторон – и с севера, и с юга, а враг бежит во весь опор, буквально физически ощущаешь, как меняются настроения людей здесь, во Франции. Надеемся, что немцы скоро официально заявят о своем поражении. Но страна понесла огромные разрушения, сотни тысяч погибших за годы войны… Такое не скоро забудешь. И на моральное, и на физическое восстановление потребуется много лет. А сейчас, Констанция, скажите мне… это кто? – Эдуард показал на младенца. – Если честно, то я сражен наповал. Как? Кто?
Конни сделала глубокий вдох.
– Ребенок не мой. Я просто забочусь о нем.
– Тогда чей же он?
– Эдуард, младенец – ваша племянница. Это дочь Софии.
Он уставился на нее таким диким взглядом, словно она тронулась умом.
– Нет, не может быть. София никогда бы не пошла… – Эдуард затряс головой. – Нет! – снова выкрикнул он. – Невозможно.
– Понимаю, вам трудно поверить в случившееся. Я в свое время тоже не могла поверить, когда Сара сообщила мне о беременности Софии. Однако, Эдуард, я лично принимала роды и присутствовала при появлении девочки на свет. Между прочим, роды у Софии начались в тот день, когда союзники высадились в Нормандии. Вот мы и решили назвать дочь Софии Викторией.
Граф прижал руку ко лбу, словно пытаясь осмыслить все то, что только что сообщила ему Конни.
– Мне понятен ваш шок от случившегося, – продолжила она участливо. – И мне крайне неприятно, что именно мне выпала обязанность сообщить вам эту новость. Но вспомните сами! Ведь все мы всегда обращались с Софией как с ребенком. А она на самом деле была взрослой женщиной… одного возраста со мной. Женщиной, которая полюбила…
Внезапно Эдуард словно очнулся и вперил взор своих горящих глаз в Конни.
– Почему вы говорите о Софии в прошедшем времени? Или ее больше нет? Где она? Что с ней? Скажите мне, Констанция! – воскликнул он требовательным тоном.
– Софии действительно больше нет, Эдуард, – начала Конни медленно. – Она умерла спустя несколько дней после того, как родилась Виктория. Роды были трудными и долгими. Мы делали все, что могли, но остановить кровотечение нам так и не удалось. Как вы понимаете, в тогдашних условиях везти ее в больницу не представлялось возможным. Жак нашел врача, и тот старался, испробовал все, что было в его силах сделать здесь, прямо на месте, но спасти ее не смог. – Голос Конни дрогнул от переполнявших ее чувств. – Простите меня! Как же я страшилась этого разговора с того самого момента, как София умерла.
Какое-то время граф молчал. А потом тихий вечер разрезал страшный вопль, вырвавшийся откуда-то из самых глубин его потрясенного естества.
– Нет… Нет. Не верю. Этого не может быть! – Он вскочил со стула, повернулся к Констанции, схватил ее за плечи и стал трясти. – Вы лжете. Скажите, что все это мне снится. Моя любимая сестра жива… жива, как и я. Она не может умереть. Такого не может быть. Не может быть!
– Мне очень жаль, но это правда. Правда, – повторила еще раз Конни, всерьез испугавшись, глядя на разъяренное лицо графа. Когда он стал трясти ее, она лишь еще крепче прижала ребенка к груди.
– Эдуард, немедленно прекрати! Тебе не в чем винить Констанцию. Ты должен лишь благодарить ее за все то, что она сделала для твоей семьи.
Жак торопливо подбежал к ним и оттащил Эдуарда от перепуганной Конни.
– Послушай меня, Эдуард. Эта женщина, на которую ты сейчас набросился, спасла твою сестру, защитила ее, рискуя собственной жизнью. Ради нее она пошла даже на убийство! И я не позволю тебе обращаться с Констанцией столь неподобающим образом. Не позволю. Несмотря на твое горе и на весь тот шок, который ты только что пережил.
– Жак, я… – Пошатываясь, граф повернулся на голос Жака. Он смотрел на своего старого друга, словно не узнавая его. – Скажи мне ты… Это же неправда… Все то, о чем она говорит, – проговорил он умоляющим тоном.
– Нет, Эдуард, это правда. София умерла три месяца тому назад. Мы пытались сообщить тебе о ее смерти, посылали весточку, но тут с наступлением союзников началась такая неразбериха. Совсем не удивлен, что ты ничего не получил.
– О Боже! Боже Всемилостивый. София… моя София.
Эдуард разрыдался. Жак обнял его за плечи и прижал к себе, пока тот безутешно рыдал у него на плече.
