Кэл закрыла дверь и зажгла настольную лампу, а потом, поставив банку с пивом на стол, повернулась ко мне:
— Если это Джилли вам сказала, то она ошибается — я действительно не ревную к ней. На самом деле мне хотелось бы ее нарисовать, но она постоянно находит всякие отговорки.
— Я слышал, что вы художница. И что вы любите рисовать больше всего?
— Обычно пейзажи, иногда портреты. У Джилли поразительный овал лица — о глазах уж я не говорю: в них она вся. Между прочим, то же самое могу сказать и о вас, Мак. У вас чудесные глаза — то темные, то пронзительно-голубые, они выдают в вас романтика.
— Эй, полегче, а то как бы мне пиво не пролить!
Кэл покачала головой и чересчур ослепительно улыбнулась — никогда не видел такой фальшивой улыбки.
— Ну а как ваше самочувствие? Выглядите вы куда лучше, чем вчера.
Я неопределенно хмыкнул.
— Каттер живет здесь, потому что так хочется отцу. Наш родитель собирается передать ему дело и учит всему, что знает сам. В свое время он буквально впихнул брата в Калифорнийский университет. За четыре года Каттер получил сначала диплом, а потом и степень бакалавра по бизнесу. Честно говоря, мне кажется, на самом деле отец невысоко ставит его способности: без поводыря Каттеру самостоятельно и шага не сделать. Ну, там видно будет. Впрочем, Каттер считает, что отец намерен опекать его вечно.
— Поэтому он хочет выйти из дела?
— Совсем наоборот, спит и видит, как бы сделаться главным, только боюсь, он ростом не вышел. Ему бы каблуки сантиметров двадцать, что ли… Да и то не спасут. Уважают высоких, вроде отца или вас. К тому же Каттер слишком смуглый и похож на гангстера.
— Ну а сам Каттер что думает по этому поводу? — Логика Кэл меня позабавила.
— Он действительно заказал себе туфли с высокими каблуками, которые выискал в каталоге. Насколько я понимаю, только их и носит. И все равно выглядит как горилла. Тут уж ничего не поделаешь.
— Что-то вы не на шутку разговорились, мисс Тарчер. Скажите-ка лучше: Кэл — это уменьшительное от какого имени?
— Вряд ли оно вам понравится. — Она подошла и положила ладони мне на грудь. — Калиста. А вот вы мне нравитесь, Мак.
Я мягко отвел ее руки.
— Ну почему же, вполне нормальное имя. Хотя Кэл звучит естественнее. Мне кажется, вас немало забавляет то, как вы представляетесь людям и как они воспринимают вашу игру. Не пытайтесь отрицать это. Вот вчера вы были настоящей. Когда я провожал вас до машины, вы на мгновение забылись и разом сделались надменной, уверенной в себе. У меня такое ощущение, что вы смеетесь над здешней публикой, считаете ее пустой и глупой. Возможно, вы таки ревнуете к Джилли, а возможно, она ревнует к вам. Ну что теперь скажете?
— В вас проснулся фэбээровец. — В ее голосе звучала усмешка.
— Вот и не угадали.
— Кто знает. Вы чем там занимаетесь, аналитической работой?
— Отнюдь. Я служу в группе по борьбе с терроризмом. Учитывая, что Джилли очень красива, с чего бы ей ревновать к вам?
Кэл снова покачала головой, и мне стало ясно, что ей надоела эта игра.
— Не шевелитесь, — вдруг сказала она. — Мне хочется сделать набросок.
От удивления у меня даже язык к гортани прилип. Воспользовавшись моим замешательством, Кэл выбежала из комнаты, оставив меня наедине с двумя опустевшими банками из-под пива.
Через пару минут она вернулась, держа в руках большой лист ватмана и угольно-черный карандаш.
— Пожалуйста, не двигайтесь. — Она быстро прошла к столу.
Я смотрел, как она разворачивает непослушный лист, раскладывает его на коленях. Теперь передо мной сидел совсем другой человек: сварливая старушенция куда-то исчезла, на ее месте появилась энергичная, поглощенная своим делом женщина. Я попробовал пошевелить рукой, но она тут же воспротивилась:
— Просила ведь, сидите спокойно.
— Простите, мне еще никогда в жизни не приходилось позировать. Надеюсь, разговаривать все-таки можно?
— Разговаривать — да, двигаться — нет. — Она, не глядя на меня, водила карандашом по бумаге.
— Почему вы так одеваетесь?
— Заткнитесь хотя бы на пару минут.
— Вы же сами позволили мне разговаривать. Ваш вчерашний костюм — это какой-то ужас. К чему все это, Кэл? От кого вы прячетесь?
— Я хочу, чтобы мужчины ценили меня за мой ум.
Тут уж я не удержался от смеха.
— Как думаете, Мэгги действительно спит с Робом Моррисоном? — Я старался выбирать вопросы попроще.
Кэл поджала губы и внимательно посмотрела на меня. Карандаш застыл у нее в руке.
— Роб так красив, что может спать с кем угодно. Чем Мэгги хуже остальных? — Она опять заработала грифелем, теперь движения ее были увереннее, быстрее, ритмичнее. Словно привычным сексом занимается, подумалось мне.
Внезапно Кэл остановилась. Карандаш снова завис над бумагой, и какое-то мгновение она сидела неподвижно. Грудь ее тяжело вздымалась, руки дрожали, губы слегка приоткрылись.
— Готово? — спросил я, не отводя глаз от ее пальцев. Кэл ничего не ответила, просто рывком отложила карандаш, свернула бумагу и выключила лампу.
— Мак, — хрипло выговорила она и вдруг накинулась на меня.
Сначала я пытался оттолкнуть ее, но уже по прошествии нескольких секунд почувствовал, как неудержимо нарастает желание, и вынужден был сдаться. Она, как безумная, целовала меня, водила рукой по груди, потом двинулась вниз, расстегнула молнию на брюках и запустила пальцы под трусы. Я чуть сразу же не кончил — мне даже сделалось не по себе. Слишком давно у меня никого не было, и теперь я вел себя как неопытный мальчишка. Я задрал на ней юбку, рванул пуговицы блузки — она этого даже не заметила.
Толкнув меня на ковер, Кэл оседлала мои чресла и выпрямилась. Я четко видел ее профиль, откинутую назад голову, шею, гладкую и белую, а еще ощущал дыхание — тяжелое и прерывистое, как у приближающегося к финишу бегуна.
— Кэл, — с трудом выговорил я, — у меня нет презерватива.
— Забудь, я обо всем позаботилась.
В следующий момент она стянула с себя трусы, раздвинула ноги и предприняла решительную попытку впустить меня в себя. Я ощущал каждый миллиметр ее тела и лишь постанывал, мучительно стараясь не кончить слишком быстро. Нет, рычал я, нет. Когда мне наконец удалось высвободиться, она едва не опрокинулась на спину.
Кэл подняла руку, сняла очки и отшвырнула их в сторону.
— В чем дело, не понимаю, — беззащитно глядя на меня, пробормотала она.
— А тебе и не надо ничего понимать, — прохрипел я и засунул язык ей в промежность.
Остается только гадать, почему на ее крики не сбежался весь дом. В конце концов, мне пришлось извернуться и прикрыть ей рот ладонью. Я ощущал пальцами ее горячее дыхание, вырывающееся откуда-то из глубин ее обезумевшего тела. Когда она, наконец, полностью изнемогла, я грубо и решительно взял ее. Не могу сказать, что соитие продолжалось долго, зато оно было просто непередаваемым по своему напряжению.
