— Приятного аппетита! И простите меня. Только зря напугал вас, кажется… — Он улыбнулся лучезарной улыбкой и отошел.
Песоцкий посмотрел в сутулую спину, потом перевел глаза на море. Не надо торопиться, надо все хорошо продумать. До самолета еще два дня…
Он медленно брел вдоль берега, лелея свою сладкую тайну. Огромный мир лежал перед ним — с уходящей вдаль дугой берега, с лодками и причалами по всему белу свету… Надо только найти правильную тропку наружу, без единого следа.
Утонуть. Дыхания хватит. Выплыть на маленький остров — и что дальше? В плавках, мокрый, никуда не выбраться. Найдут, выйдет позор. Затеряться в Бангкоке, на обратном пути. И где ночевать? В трущобах? Прирежут же на самом деле… Да и смысл? Паспорт, отметка о пересечении границы. Черт возьми! А если нанять лодку? Отсюда можно хоть в Малайзию. Ничего это не решает. Чертов паспорт!
Белобрысый мальчишка увлеченно строил замок из песка, сидя на линии прибоя.
Песоцкий перевел взгляд под пальмы, увидел вчерашнюю женщину в шезлонге и не вспомнил, как ее зовут. Псевдо-Марина махнула ему рукой, и он махнул в ответ, вполне нейтрально… Желания не было, голова была занята другим, но досада за вечерний облом грязной пеной поднялась со дна души, вытеснив мысли о побеге.
Трахнуть ее, что ли, напоследок, из принципа? — подумал Песоцкий.
Скинув одежду, он вошел в воду и лег в прохладу, чувствуя кожей внимательный взгляд. Сучка, динамо шведское — знала ведь, что не сможет! Грязная пена душила его, и самолюбие мучительно раздваивалось между двумя вариантами мести. Песоцкий поплескался в море и выбрал тот, который сочнее.
— Привет, — сказал он, выходя.
— Привет, — ответил белобрысый строитель, подняв голову от своего замка.
— Сегодня я трахну твою маму, — сообщил ему Песоцкий по-русски. Мальчишка посмотрел с интересом, а Леонард вразвалочку побрел к Хельге. Да, Хельга, конечно! Но до чего же похожа, дрянь, а?
— Как настроение? — спросил он.
— Замечательное, — она отложила книжку и улыбнулась, как ни в чем не бывало.
Они обменялись осторожными разведвылазками. Она ждала приглашения на ужин, но Песоцкий мстительно решил: хорошенького понемножку. Никакой романтики. Партнерская встреча, дружественный секс… Обо всем договорено, к чему этот театр? Пара стаканов в баре, и хорош.
Хельга кивнула, соглашаясь на встречу в баре. Не обиделась — или сделала вид? Да и неважно. Песоцкий отсалютовал ей и побрел в свое бунгало. Какая-то мысль щекотала его по дороге.
Нетронутый чемодан стоял у стены. Тщательно его миновав, Песоцкий прошел в ванную. Вышел оттуда, обмотанный полотенцем, лег и стал думать. Была какая-то идея! Что-то важное мелькнуло, вот прямо только что!
Он лежал и медленно шел по следу своей мысли. Хельга, вот что! Ага! Жениться где-нибудь в Неваде — или где там ничего не спрашивают? — вернуться в Европу под другой фамилией, купить домик на Адриатике, отрастить бороду и хвостик, под Караджича… Другая жизнь и берег дальний… давно, усталый раб, замыслил я побег…
Песоцкий снова задремал.
Когда он очнулся, уже смеркалось. Небо красной полосой густело в просвете между шторами. Чемодан тяжелой громадой темнел в углу бунгало. Песоцкий лежал, пытаясь вспомнить главное.
Вспомнил мамины картофельные оладьи со сметаной — и как она натирала их на терке, и не было сил ждать, так вкусно пахло.
Побег, да, побег… Но там, где мама, нет картофельных оладий, там нет ничего. А куда? Куда-нибудь. Мысль о женитьбе выползла из темного темечка, и Песоцкий внимательно ее рассмотрел. Да, может быть. Но не Хельга. Каждую секунду натыкаться на этот призрак!.. Фальшь в полтона — самая мучительная.
Хельга была разоблаченной иллюзией, и Песоцкий отдавал себе отчет: именно поэтому сведение счетов будет безжалостным.
Полежав еще немного, он привычной дугой, как цирковая лошадь вдоль барьера, пошел в бар. Закат доигрывал свою симфонию в мрачновато-торжественных тонах, не без рериха. Места в партере были заняты — в креслах, лицом к морю, сидели двое новоприбывших джинсовых стариков, состарившиеся хиппари… Шезлонг под деревом отдавливала дама немецкого вида; на барных стульях, где коротали ночь Песоцкий с Боннаром, девица с хорошими ногами томила на медленном верном огне парня из атлетического клуба. Красавец не надевал футболку даже за обедом, чтобы вид его торса мог радовать человечество круглосуточно. Девица тоже всегда была при голых ногах — из тех же гуманистических соображений. И вот они нашли друг друга, Голливуд для бедных.
Песоцкий озлобился — чужой успех вообще давался ему с трудом в последнее время.
Он приютился на подушках — в огромной, как декорация, старой кровати с белым пологом, стоявшей поодаль на песке, — и в ожидании Хельги стал подводить черту своим планам. Стало быть, завтра надо будет поскрести по сусекам и решить вопрос с деньгами. По-любому пятерка у него есть…
Песоцкий усмехнулся: «пятеркой» были пять миллионов, и отнюдь не рублей. А когда-то — такой удачей была обычная родная пятерка! Те счастливые гвоздики стоили трешку… Эх!
Вознесло тебя, Лёник, с приятным панибратством подумал он.
Тропический закат, дотлев, не спеша отдавал тепло. Предметы меркли, костерок на песке и огни бара разгорались в темноте, медленно накрывавшей берег.
Новорижское — хрен с ним, думал Песоцкий, пускай Зуева подавится. Спокойно улететь из Бангкока, но не в Москву. Симку выбросить. На крайний случай есть телефонная книжка в лэптопе. Прыгнуть с пересадкой — куда? Париж, Венеция? Там полно русских. Нет, нужно что-нибудь тихое. Где было хорошо? Берген, рыбный ресторанчик над бухтой… На Гоа было хорошо в феврале: пустой берег, смешной трехколесный мотоцикл, неслучившееся детство.
На улице Строителей, вот где было хорошо…
И, словно отзыв на пароль, молодая Марина возникла на дорожке между пальм. Морок снова накатил на Песоцкого, но он справился.
— Привет, — сказала Хельга.
— Привет.
Она присела рядом, и он махнул бармену.
Они пили каждый свое, сидя на подушках и глядя на костер. Потом его рука проверочно легла на ее загривок. Она потерлась об эту руку затылком. Вот кошка, подумал Песоцкий. Как все-таки хороша.
— Ничего, что я вас не развлекаю?
— Нет проблем, — ответила она.
Проблема есть, подумал он. Проблема в том, что ты не Марина… Песоцкий прикрыл глаза, и привалился к спинке лежака, и собрал внимание на кончиках пальцев. Если вот так молчать и ласкать ее, чуть отвернувшись, чтобы не дышать приторными духами, можно неплохо погаллюцинировать…
Бармен принес охапку досок и, одну за одной, осторожно положил в огонь. Жар донесся до них, и в полыхнувшем свете он снова увидел родное лицо.
— Кто вы? — спросил Песоцкий.
