— Я думала, ты не пойдешь, — задержав дыхание, сказала ее соседка.
— Я пойду.
Все так же пусто внутри. А сколько было страданий, сколько боли от очередного предательства, страха, разочарования и почти отчаяния. А сейчас — просто пустота, будто при спуске в глотке подземной твари Наташка оставила все то, что делало ее человеком. Или вот еще — может, тамошняя вода имела эффект хорошего успокоительного, напрочь выскабливая любые ощущения?
— Я могу что-то сделать? — Полина отвела глаза.
— Нет.
Наташка последний раз окинула комнату рассеянным взглядом. Она сюда вернется… какой? Другой? Такой же?
Какой она войдет в эту дверь?
Раньше, чем Полина нашла и выдавила какие-то слова для поддержки или успокоения, Наташка отвернулась и вышла. Ноги передвигались словно сами по себе, что оказалось весьма кстати.
Что-то ценное… или нет, что-то важное осталось где? В голове полная каша, будто ты младенец, который видит предметы, но понятия не имеет, для чего они предназначены. Однако все равно — какие забавные штучки!
Если в коридоре и встречались люди, то Наташка этого не заметила. Пусто, пусто… Ничего важного.
Пляж был тих и безлюден.
Вода лениво перекатывалась, и ее медленные движения отзывались в крови, как будто перемещались под действием какого-то общего энергетического поля.
Наташка повернула в сторону, удаляясь от общих маршрутов, проложенных аквелями, и пошла туда, где заканчивался свет и наступал мрак.
Ее веселенькая зеленая майка с белой каймой и черные шорты совершенно не подходили для того, чтобы куда-то идти с не человеком, и еще меньше для романтического свидания.
Гуру приближался с левой стороны.
Наташка добрела почти до границы света и остановилась. В темноту она добровольно в одиночестве точно не сунется.
Радует, что отсутствуют зрители — что удивительно, никто не выперся посмотреть на продолжение вчерашнего представления. На поверхности все по другому — если ввести смертную казнь — по старинке, в центре площади, с окровавленной деревянной колодой и огромным начищенным до блеска топором — то толпа желающих увидеть все своими глазами соберется такой, что передавит собой немало народу.
Туда им и дорога.
Впрочем, не совсем уж было пусто — кто-то у воды сидел, пусть и в одиночестве.
Так как все равно придется ждать, пока Гуру явится на свет, а времени до этого светлого события оставалось предостаточно, Наташка пошла к сидящему на берегу человеку и удивилась, когда с трудом узнала в худой, изнуренной фигуре того самого Михаила Ивановича, интеллигента в спортивном костюме с вечным призраком-галстуком на шее, который приехал в Ракушку вместе с ней.
Нимфетки поблизости не наблюдалось.
Значит, и он не уехал, а, как Полина, остался под землей. И она, если подумать, осталась, пусть и по другой причине — сложно собрать вещи и убраться прочь с гордо поднятой головой, когда тебя пригласили на банкет в роли главного блюда. Возможно, у Наташки было немало отвратительных недостатков, но вот трусихой она не была никогда. Убегать — последнее дело, убегают только крысы.
Интересно, из их развеселой компашки вообще кто-нибудь вернулся на поверхность?!
— Можно? — поинтересовалась Наташка, оглядывая пустынный берег. Сотни посадочных мест, а она просится под бок этого человека, который, если припомнить, не особо-то ей нравился.
— Конечно, можно.
— Что вы тут делаете?
Он повернул к Наташке голову и она чуть не вскрикнула, когда тусклый свет отразился в его глазах.
Михаил Иванович походил на труп, который восстал из земли. Он совершенно точно доживал свои последние дни, причем доживание проходило совсем не просто и отложило на его лице гримасу непреходящей боли.
— Извините, — выдавила Наташка.
— Да чего там, — широким жестом, плохо скрывающим собственное отчаяние, произнес он. — Не стоит. У каждого своя война. Я свою почти проиграл, а вот у тебя, как у большинства живых, полно времени выиграть.
Спорить с ним не было никакой возможности. Нельзя же говорить умирающему, что он говорит пошлые банальности, которые забываются спустя несколько минут.
Михаил Иванович, к счастью, отвернулся.
— Я предпочитаю бывать тут один. Привыкаю, так сказать, к одиночеству. И постоянно думаю, все время думаю — есть ли там, после смерти еще что-нибудь?
— Аквели уверены, что есть.
— Я не аквель.
— Неважно, — Наташка сжалась и обхватила плечи руками. — Я не хочу об этом говорить. Могу я что-нибудь для вас сделать?
— Для меня нет, — ответил он, сосредоточено щурясь. — Кто я тебе такой? Мы просто вместе сюда ехали, и больше нас ничего не связывает. Ты мной и не интересовалась никогда, как человеком, в смысле. Я всегда был фоном, сколько себя помню. И для жены. И для дочери… просто фон. А я тебя часто вижу… Все, что вокруг. С какой стати ты будешь что-то для меня делать? Но еще я вижу, что ты можешь сделать что-нибудь для него. Понимаешь, я о ком? Чтобы ему не пришлось однажды умирать так… в одиночестве. Гонза такого не заслужил.
Наташка резко поднялась, отказываясь впускать в голову его слова.
— Простите.
Она уходила, стремясь к темноте, где Гуру и забытье, а Михаил Иванович продолжал говорить сам с собой.
— Вы с ним так похожи. Вы — хамелеоны, но не по рождению. Я всю жизнь таким был, все притворялся… пока не стало слишком поздно.
Наташка практически перешла на бег, только бы его не слышать.
И почти натолкнулась на комок пустоты, которая оказался вполне себе материальной. Гуру остановился, молча ввинчиваясь в нее своими ненормально ровными глазами и Наташка зажмурилась и с радостью позволила своему мозгу отключиться, потому что не желала вести войну за то, чего у нее нет.
И ноги двинулись и пошли сами собой.
Темнота расступалась, но не было ни холода, ни страха. Легкие исправно дышали, в висках стучало и сердце билось в спокойном ритме прогулочного шага.
Очнулась Наташка, когда они вышли на островок, окутанный плотной водой, слабо освещенный зеленовато-желтым светом.
Гуру уселся на камень, разведя колени, положил на них ладони и замер.
Наташка отвернулась и добрела до края суши, похожего на серую застывшую пену. Села на гальку, такую же, как на пляже, зачерпнула воды, на ощупь почему-то больше напоминающей жидкий гель и умылась. Теплая, мягкая вода казалась родной стихией, домом, куда стоило вернуться. Вот прямо так, наклониться головой вниз и уйти рыбкой на дно.
Наташка оглянулась на своего молчаливого хозяина, и он улыбнулся. Вот тогда-то ее окатило волной возбуждения, когда в ответ на улыбку оставленные им в ее теле рыбки ринулись, стремясь попасть к источнику своего рождения.
