Он немного помолчал.
— Да, — нехотя признался и она не поняла, почему это признание далось ему так тяжело. — Похоже, ты действительно… Мы не можем уйти от себя, потому что тогда это будем уже не мы, а другие существа с нашим прошлым, для них бесполезным и ненужным. Мы сами строим свой мир, свой социум, правила поведения, опирающиеся на инстинкты, но какие-никакие вменяемые… Ищем то, что на самом деле нам не нужно. Слишком зажрались, слишком много времени остается на безделье. На пустые размышления. Ты что, ждешь четкого и единственно верного ответа? Правила, как следует поступить, чтобы взять и стать абсолютно счастливой?
Она кивнула.
— Конечно же, его нет. Не так просто.
— У тебя нет?
— Нет.
— Я знаю, где есть.
— Вижу, — он невесело усмехнулся.
— Почему тогда ты меня не пускаешь туда? Не даешь оторваться и увидеть, что за горизонтом?
Он неожиданно лег рядом, опираясь на локоть и осторожно вытягиваясь слева от Наташки.
— Нельзя уходить так быстро.
— Нельзя?
— Нельзя. Если отрываться от якоря одним рывком, вырвешь его с плотью и истечешь кровью. Правда, не заметишь, скорее всего, и некоторое время будешь плыть свободной. Но потом все равно смерть. Ты думаешь, что тебе покажут легкий путь, но это вранье — легких путей не бывает.
Она давно не слышала его голос таким спокойным. Таким понимающим и поддерживающим.
— Почему мы ссоримся? — спросила Наташка, так и продолжая смотреть в потолок.
— Ты ведь видела — свободно плавать можно только в одиночестве.
— Неправда, — неуверенно сообщила Наташка.
— А что ты видела?
Она глубоко вздохнула. Как можно передать словами, что она видела? Видела свою тюрьму. Свой крошечный пятачок воды в гуще таких же привязанных к месту существ. Разноцветную мечту вдалеке и зовущий смех, который уверял, что она не как все. Что она сможет оторваться и уплыть в бесконечность. А может, не просто уплыть, а улететь. И что там, далеко за горизонтом, ну или местом, которое исполняет роль горизонта другая система жизни. Без привязи.
И все же что-то было не так?
— Ты врешь, — слабо повторила Наташка, но доказательств его вранья привести не смогла.
Но что-то не так.
— Я часто разочаровываю женщин.
— Ты прекрасен, — совершенно серьезно заявила Наташка. От неожиданности Гонза сильно закашлялся и долго не мог успокаиться.
— Охренеть, как тебя штырит.
— Ты просто слаб.
— Еще лучше!
— Я знаю о тебе правду, — Наташка повернула голову и на миг прикрыла глаза от его дыхания. Такая изысканная ласка, легкое дыхание на раздраженной коже… — Я видела ее всего секунду, когда ты открыл дверь…
— Чего ты там видела…
Наташка как не слышала попытки ее перебить.
— Ты себя боишься и не отпускаешь. Той части, которая под вывеской «Долг». Она для тебя слишком тяжелая. Ты поэтому и меня боишься, потому что на самом деле ничем от меня не отличаешься, — прошептала она и наконец, отключилась.
Глава 14. Время перед банкетом
Утро после «телепатического общения с пещерными духами», а скорее после вызванных непонятным источником галлюцинаций, оказалось совсем таким же, как с похмелья: чугунная тяжесть в ногах, едкое жжение в животе и пустая голова. Так сразу осознать вчерашнее и главное, свое собственное поведение оказалось невозможно. Наташка открыла глаза — потолок комнаты ничем не отличался от того зеленоватого, который располагался над ее кроватью, разве что освещение непривычно яркое, совсем дневное.
Она провела рукой по простыне и не ощутила ни малейшего дискомфорта, который прежде появлялся каждый раз при попытке расслабиться в любом месте за пределами собственной квартиры. Тогда, видимо, из-за нарушенного ночью иммунитета и ослабевшей брони в Наташкину голову пришла одна удивительная мысль. Она хотела остаться в этой кровати. Не одной. Она хотела оказаться тут вместе с хозяином комнаты и чтобы сверху нависал не потолок, а его взволнованное лицо, и придавливало к кровати не одеяло, а его тело.
Она хотела его в самом примитивном смысле этого слова.
И даже сил сопротивляться желанию не осталось. Все, что удалось сделать Наташке — так это сесть на кровати и осторожно спустить ноги на пол.
Дверь распахнулась от толчка и в комнату вошел Гонза с подносом в руках. Наташкин взгляд тут же прилепился к его лицу. Гонза выглядел отлично — выспавшийся, свежий и бодрый. Он успел побриться и где-то раскопать идеально выглаженную футболку, что смотрелось странно благодаря тому, что футболка была дешевой и ношеной. Наташку всегда бесила необходимость выглаживать ткань, особенно те труднодоступные места, которые выглаживать все равно что подковать блоху, и она не могла понять, с какого перепугу кто-то станет тратить столько времени и сил на приведение в порядок того, что изначально привести в приличный вид невозможно.
Гонза, однако, такими вопросами не заморачивался. Поднос, на котором стояли две большие кружки, сахарница и накрытое салфеткой блюдце с бутербродами он нес так торжественно, будто собирался вручить Наташке, как медаль герою, с максимальными почестями.
При виде Наташки Гонза остановился и широко улыбнулся.
— Подумать только! Сто лет не приносил женщине завтрак в постель, — сообщил Гонза, отворачиваясь и пристраивая поднос на небольшой столик.
Его коротко стриженный затылок выражал не меньше восторга, чем лицо.
«Вот и все, — обреченно подумала Наташка. — Вот и влипла…».
Больше всего пугало чувство единения, оставшееся после их ночного разговора. Обманчивое чувство, которое грозит вылиться в сплошные неприятности.
— Колбасу не завезли, поэтому бутерброды с сыром. — Гонза жестом фокусника сдернул с тарелки голубую салфетку. — Тададам! Ну чего ждешь? Вставай уже. В постель — это не значит, что надо крошить хлебом на простыни.
— Гонза, — Наташка встала на ноги и выпрямилась. — У тебя есть женщина?
Он тут же замер, осторожно опустил салфетку обратно.
— Какая?
Наташке захотелось ему врезать. То ли за отсутствующий вид, который он принял, то ли за собственную боль, накатившую, когда его лицо растеряло безмятежность и озорство, становясь прежней маской.
— Женщина, с которой ты спишь, — упрямо процедила Наташка сквозь зубы.
— Да, — без промедления ответил Гонза, вытягиваясь напротив. Так они и стояли — прямые, со вздернутыми подбородками и крепко сжатыми губами.
— Одна?
— Да.
— Почему я ее не видела?
— Она приходит тогда, когда нам обоим хочется встретиться.
