Он наклонил голову вбок.
— Но сейчас мы не в доме, — вкрадчиво сообщил куда-то в сторону.
Наташка еще раз вздохнула и встала на колени. Не потому что собиралась его умолять, а потому что просто не смогла подняться на ноги. Даже так ее шатало из стороны в сторону, потому она опустилась обратно, устало уронив руки.
— И раз уж мы… на прогулке, займемся чем-нибудь… нетипичным. Повторением пройденного материала, к примеру. По нашим аквельским правилам, — тон сменился на заговорщицкий, отчего стало еще неуютнее. — Я тебя научу. Для начала будь так любезна, повтори, что тебе было сказано делать, пока я отсутствую?
Фонарь горел ярко, но так недоступно далеко, что Наташке хотелось как бабочке броситься вперед и прижаться к стеклу лбом.
— Нравится молчать? Отлично! Если сейчас я ничего не услышу, то развернусь и отправлюсь на ужин. Самое время. А тебя оставлю на пару дней тут. Воды так и быть, дам. Ну? Ты думаешь, я шучу? — он посмотрел Наташке прямо в глаза. Фонарь светил в лицо Гонзы снизу, под тем самым углом, которого никогда не бывает в природе, поэтому освещенное таким образом лицо кажется страшным. Вот уж точно…
— Что я должна сказать? — наконец, заговорила Наташка, потому что ни единой секунды не сомневалась, что он способен оставить ее здесь одну. Оставить умирать — нет, но на время в качестве наказания — запросто.
И ей даже нечем пригрозить!
— Хорошо. Собери всю свою сообразительность, заткни все свои феминистичные дыры, из которых так и прет высокомерие и хамство, а потом припомни, как воспитанные люди разговаривают с теми, кто из вежливости не сумел отказать от приглашения в гости. Дам тебе немного времени подумать.
Когда он встал, Наташка чуть не вскрикнула. Чуть не стала просить, а может, даже умолять не оставлять ее одну. Только не снова, только не сейчас!
Однако Гонза уходить не стал, а просто пододвинулся немного в сторону и стал копаться в рюкзаке. Потом уселся на прежнее место и достал что-то из кармана.
Конфету. Это был первый раз, когда Наташка увидела, как он ее разворачивает. Три коротких, выверенных движения, змеиный бросок — и конфета засунута за щеку, а обертка протянута вперед и отпущена в воздух. Через несколько секунд парения бумажный квадратик упал прямо перед Наташкиным носом.
— Я слушаю, — сообщил Гонза, практически разваливаясь наверху и вытягивая вперед ноги, которые почти свисали с края откоса.
Наташка закрыла глаза и старательно заставила себя заткнуться раньше, чем произнесла вслух все то, что ей ужасно хотелось произнести.
— Я не совсем понимаю, что именно ты хочешь услышать…
— Еще раз повторяю — специально для скудоумных — я хочу услышать, что именно тебе было приказано перед тем, как я уехал, — равнодушно сообщил Гонза, слегка дергая ногой. Казалось, ему скучно.
— Ты запретил мне лезть, куда не просят, — с трудом выговорила Наташка.
— Еще.
— Запретил отходить от Рафы.
— Еще.
— Все. Больше ничего.
— Еще, — надавил он. Наташка снова закрыла глаза.
— Это все, что я слышала, — тихо сказала она.
Через мгновение Гонза подскочил и принялся быстро отряхивать со штанин каменную крошку.
— Отлично. Я вернусь завтра, и мы продолжим наше крайне полезное для обеих сторон общение.
— Не надо, — тут же вырвалось у Наташки.
Он молча поднимал рюкзак.
— Пожалуйста, — сказала Наташка.
Гонза повернулся спиной и медленно побрел верх по склону.
— Нет! — уже не сдерживаясь, крикнула Наташка. — Не оставляй меня!
Он молча уходил.
— Ты, урод, не оставляй меня, не смей меня здесь оставлять! — кричала она, упираясь в землю ладонями, от дикого желания придушить эту сволочь пальцы сводило судорогой. От камней на коже оставались царапины, но сейчас ее больше волновало совсем другое. — Мне страшно! Эта штука, которая здесь ходит — я больше не могу ее слышать! Не смей меня оставлять с ней один на один!
Гонза замер так же резко, как из нее вырвалось признание в этой своей страной фантазии. Наташка никогда не давала другим повода думать, что подвержена каким-то вполне человеческим страхам или комплексам. Никому и никогда нельзя протягивать ключи от своих подвалов, чуланов и чердаков, потому что это твоя слабость, на которой противник обязательно сыграет в своих интересах. Но сейчас страх перед этим шлёп оказался куда сильнее здравого смысла.
— Что ты сказала?
— Не смей меня оставлять один на один с этим… с этим куском темноты, который шлепает как огромная, мать твою, лягушка и… и просто сводит с ума! Хочешь выпендриться, показать, какой ты крутой? Да, сейчас отличный шанс, заслужил, давай, издевайся! Самое время поднимать самооценку! У тебя полно возможностей, давай, дерзай, такой случай, конечно, я понимаю, сложно удержаться. Но не уходи, слышишь? Не оставляй меня здесь, я прошу тебя! Не смей!
Он оглянулся и почти выругался, но сдержался.
— Когда ты слышала это… эту странность?
Наташка открыла рот, но Гонза уже не обращал внимания на стремительный поток угроз вперемешку с оскорблениями и просьбами, а очень быстро оказался на краю и, отцепив от пояса один из ремней на веревке, сбросил в яму.
— Застегивай вокруг пояса, — приказал он. Наташка замолчала и еще почти минуту пыталась понять, не очередной ли это злой розыгрыш и не улетит ли веревка, если она протянет руку и попытается ее ухватить.
— Так ты идешь или остаешься? — судя по голосу, ждать долго Гонза не собирался.
Она молча схватила веревку и непослушными пальцами принялась выпутывать из узла ремень.
— Когда ты слышала эту непривычную… эту тишину? — тем временем спросил Гонза, снова присаживаясь на корточки. Однако теперь он был так напряжен, что Наташка удивилась — неужели пять минут назад этот самый человек как ни в чем не бывало зевал тут от скуки?
— Недавно… Не знаю сколько точно. Оно прошло мимо, но мне показалось, дурость, конечно, но не выходит из головы. Мне показалось, что оно… меня ищет, — еле слышно выдохнула она очередное безумное признание и надо сказать, в этот раз оно далось ей куда легче.
— Шевелись, — тут же подстегнул Гонза.
Наташка с трудом застегивала ремни, надеясь, что правильно одела эту дурацкую штуку, похожую на те, которыми размахивают перед камерой в передачах о спасателях.
— Готова?
— Да.
Он схватился за веревку.
— Помогай, упрись ногами в стену и иди вверх.
Как ни странно вверх она влезла очень быстро, но зато потратила последние силы и тут же, на спуске опустилась на колени, а потом свалилась на бок, привычно ощущая под щекой замороженный камень. Вдруг на шею сильно надавила рука — Гонза прижимал ее к земле.
