Глава 45.
Давид
Ночевать пришлось в лесу. Я рассчитывал, что мы управимся быстрее, но вышло как вышло. Весенний лес ночью был холоден и сыр, а разводить костер нельзя — его видно издали, и с земли, и с неба.
Чтобы избежать сырости, пришлось собирать валежник. Пока пацан стоял в стороне, я быстро двигался, готовя нам лежанку. Сверху накидал широкие еловые ветки, на двоих у нас была одна теплая куртка, которой и укрывались.
— Мы будем спать тут? — удивился Сережа, а я кивнул:
— Именно так.
— А если придут медведи? — в его широко распахнутых глазах мелькнул страх, а я подумал, что не медведей бояться надо.
— Будем лежать и притворяться неживыми. Спи.
На удивление, уснул он быстро, прислонив ко мне голову. Чуть посапывал, я для удобства обнял его. Худой, спина узкая, одной ладонью можно накрыть. Ничего, я в детстве тоже был как стручок худой и мелкий, а потом вытянулся, появились мыщцы.
Я еще долго вслушивался в несмолкающий даже ночью лес, где-то ухали совы. Казалось, что от вертолетов и преследователей нам удалось оторваться, но это было лишь призрачным спокойствием. Меня искали, и просто так мне не дадут уйти, это временная передышка, за которую мы должны были восстановить силы.
Иногда мерещилось, что к нам кто-то подбирается, я вслушивался в треск веток, сжимая в руке нож, а потом расслаблялся, понимая, что это не люди, кто-то из мелкий зверей шныряет поблизости.
Когда рассвело, я растолкал с трудом Сережку:
— Все, боец, подъем. Дома ждет мама, некогда рассиживаться.
Спросонья он был капризным, я понимал, что пацан чертовски устал и перенервничал, а потому, сверившись с картой, подхватил его на руки и понес. Мышцы гудели от усталости, мы были в укусах и порезах, в голове царила пустота. Я просто шел к своей цели, на автомате, ребенок дремал, прижавшись щекой к моему плечу.
Для шестилетки он держался мужественно, и я гордился им так, будто уже точно был уверен, что это мой сын.
Когда солнце поднялось достаточно высоко, Сережа спустился с рук на землю.
— У нас осталась ещё вода?
— Сейчас найдем, — пообещал я, вспоминая карту; нужно было пополнить запасы, в пластиковой бутылке плескалось пару капель на самом дне.
Подходящий родник нашелся не сразу. Сначала я услышал его шум, потом увидел овраг, на дне которого протекал ручей. Мы спустились вниз, скользя по мокрой глине берега, несколько раз я чуть не упал.
Вода была холодная до ломоты в зубах, но пить хотелось так, что спасу нет.
— Только во рту держи, глотай не сразу, — сказал Серёже и он старательно грел родниковую воду, надувая щеки.
А я стоял, возвышаясь над ним и ловил его движения, повадки, пытаясь фильтровать каждое на «мое» или «не мое». Гены не шутка, пальцем не раздавишь, и если он и вправду — Чабашев-младший…
Это меняло многое. Я не знал точно, как, но одно было точно, если Серёжа мой ребенок, то в его жизни я буду присутствовать.
— Дядя, — обратился он, — а мы точно дойдем?
— А у нас есть выбор? — удивился я, — там мамка твоя ждёт. Мы ее подвести не можем.
— Не можем, — кивнул он. — Кушать только хочется…
Я отдал ему последнюю дольку шоколадки, скомкал обёртку, пряча в карман.
— Скоро поедим нормально. А пока пошли.
Шли долго.
Казалось, силы покинули нас ещё часа четыре назад, я то нес пацана на руках, то помогал ему идти самостоятельно. Потом открылось второе дыхание, хотя, правильно было бы сказать, третье или четвёртое.
Я ориентировался на местности условно и надеялся, что не заблужусь здесь, в густых леса, без провианта и теплых вещей. Несколько раз казалось, свернул не туда, но потом, глядя на карту, понимал — нет, движемся верно.
Последние километры были самые трудные. Уже начало темнеть, мы второй день без еды и в постоянном движении. Сережа спотыкался все чаще, буквально на каждом шагу, и это нас замедляло.
Когда заметил впереди нужную деревню, остановился, пряча пацана за спиной.
— Привал, будем наблюдать.
Он не отвечал, кивнул только. Я выбрал место поудобнее, залег, жалея, что под рукой нет бинокля. Минут сорок, может, больше, вглядывался в нужный дом. Там точно кто-то был, едва заметно, но дом жил, особенно, когда знать, что ищешь.
— Когда мы пойдем? — пацан сидел, оперевшись на меня всем весом, сонный, нахохлившийся, — мама там?
— Там, — кивнул я, хотя не был уверен на этом на сто процентов. Пока мне удалось заметить только мужчин, с большой вероятностью, людей Шерхана. Ему я верил, он бы сделал все, чтобы не засветить это место, — идем.
Сомнений в том, что это не засада, почти не осталось, но я был готов ко всему.
Только не к тому, что сейчас мне навстречу выбежит Славка. Поправочка — не ко мне, к сыну.
Как она на него смотрела, Господи … Я и раньше замечал, как меняется тембр ее голоса, теплеет взгляд, когда она рассказывает о сыне.
А сейчас она стала, наконец, живой. Я понял, что все это время, с нашей встречи в казино, она была лишь бледной копией самой себя. А тут — настоящая, с румянцем лихорадочным, покрывавшим бледные щеки, с пересохшими губами, с заплаканным лицом.
Но при всем при этом Слава была красивой, я смотрел, и не мог отвести от нее глаз. Хоть и испытывал неловкость оттого, что стал невольным свидетелем их воссоединения, в котором они не нуждались.
В глубине души мне нравилось быть сопричастным. Только времени на нежности не было совсем, рано или поздно добраться смогут и сюда.
А нам еще нужно вернуться домой. Чтобы, сука, каждой гниде было понятно, с Чабашем шутки плохи.
— Спасибо, — прошептала Славка, я понимал, что ей трудно сейчас говорить, эмоции зашкаливали.
Я обнял ее, вдыхая ставший уже привычным ее аромат, аромат женщины, к которой испытывал чувства. К матери моего ребенка.
— Нельзя задерживаться, идем.
Имран вышел навстречу, я пожал его протянутую руку, а потом обнял. Несмотря на то, что мы не были друзьями, я верил его преданности и сам знал, что не подведу, если Шерхан вдруг обратиться за помощью.
