Маленький был, задавал вопросы. Почему у других папа есть, а у него — только мама? А мне так больно было отвечать, но я говорила, обнимая, что так бывает. Что люблю его и за папу, и за маму, моей любви вообще на десятерых хватит, не бойся, сынок.
А потом у него астма началась, и вопросы про отца кончились. Когда был первый приступ, я чуть с ума не сошла, дрожащими руками вызывая скорую. Мы по врачам ходили, по самым лучшим, научились приступы купировать, даже спортом заниматься разрешили — он мог бегать, не задыхаясь, на велосипеде ездить, и я так радовалась, когда мы сняли ему боковые колесики и он поехал, мой маленький большой сын, на двух колесах, гордый и жутко собой довольный.
А потом снова появился Виктор. Я этого ждала подспудно всегда, понимала — как не береги мое хрупкое счастье, он явится и всегда этот момент будет самый неподходящий. Слишком плотно я у него на крючке сидела за свою юношескую глупость.
Сон так и не шел. Я поднялась осторожно, подошла к окну, вглядываясь в чужой, ухоженный сад. Дом охранялся и охранялся хорошо, но никто жизни домочадцев не мешал.
Захотелось пить, я аккуратно вышла из комнаты, закрыв плотно дверь и по лестнице спустилась. Кухню нашла сразу, включила свет. Все прибрано и расставлено по местам, ни тарелки, ни игрушки, Белоснежка было отличной домохозяйкой. Я налила воды в стакан, сделала два глотка, а потом что-то влажное коснулось моей голой щиколотки. Перевела взгляд вниз и заметила кота или кошку, не знаю. Белая роскошная шубка, умные глаза. Кошек я любила, вот и к этой протянула ладонь, позволяя обнюхать кончики пальцев.
Кошка потянулась, чуть приоткрыв рот, показывая острые белые клыки и розовый язычок. Я погладила ее за ухом.
— Ну, здравствуй. Вот кто тут настоящая Белоснежка. Если ты вдруг принц, а не принцесса, мои извинения.
Кот прошел мимо, а я решила, что пора идти к себе, пока не разбудила никого. Сполоснула стакан, выключила свет.
За окном уже светало, когда я смогла уснуть, хоть тревога и не отступила. А проснулась от грохота — Шерхановская дочка училась гонять на самокате по длинным коридорам дома. На улице было пасмурно, поэтому занималась этим она дома.
Лиза сидела на полу в гостинной, на ее руках — пухленький Ибрагим, который тыкал в книгу пальцем. Лиза страницы переворачивает, он пальцем указывает, а она вслух говорит:
— Машина. Колесо. А это трактор. Смотри, какой он красный. А это — вертолет. Самолет. Помнишь, мы на самолете к бабушке летали? Нет, не помнишь? Ну, конечно, ты совсем маленький был.
— Зато я помню, — крикнула Иман, лихо затормозив возле мамы, — здрасти, — обратилась уже ко мне.
— Доброе утро, — поздоровалась я, — новостей никаких?
Лиза покачала головой, мне показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то похожее на жалость. Жалости мне не надо было.
— Завтракать будешь? У детей уже обед, пойдем на кухню?
Я только сейчас спохватилась, сколько времени, оказалось — двенадцатый час. И стало как-то неловко, пока Давид там, моего сына спасает, я дрыхну до обеда.
Пока Лиза кормила кашей сына, я пила кофе. При детях разговор особо не поддерживали, но потом старшая умчалась играть, а сына Лиза передала пожилой женщине с седыми волосами. Вчера я ее не видела, возможно, это была родственница или помощница, я не стала вдаваться в подробности.
— Волнуешься? — спросила она, когда мы остались на кухне вдвоем, — я верю в Давида.
— Я тоже в него верю, — вздохнула, — но он пошел один и он не всесилен…
— Знаешь, — Лиза подошла поближе и взяла меня за руку.
Это было очень неожиданно. Я посмотрела на нее в недоумении, но ладонь не забрала.
— Я понимаю, что ты чувствуешь.
— Да откуда тебе знать?
Я разозлилась, что эта девочка — ангелок вообще может знать о жизни? Она живет как принцесса, приручившая своего персонального тигра, и знать не знает то, что мне пришлось пережить.
— Я сбежала от Давида беременной, чтобы спасти своего ребенка, я скрывалась, я сына своего оформила на других людей, чтобы его обезопасить. И все равно не уберегла, он был и остается инструментом воздействия в мире жестоких мужчин, а я ничего не могу с этим поделать! Делаю, делаю, и ничего не получается!
Я не хотела повышать голос, но не сдержалась под конец. Такое отчаяние накатило: почему все, все в этом мире зависит от мужчин? Почему они считают, что имеют право вмешиваться в чужие жизни, заставлять меня плясать под свою дудку, забирать моего сына и прятать от меня? Он не вещь, не игрушка, он живой человек — только почему-то никто с этим не считается.
— Имран тебе ничего не рассказал? — Лиза опустила глаза, покачав головой, — я тоже сбежала от него беременной, скиталась без денег. Меня хотел убить мой родной дядя, а родители умерли много лет назад. Я понимаю тебя, как никто другой. И не обижаюсь на твои слова, потому что знаю, что чувствует материнское сердце.
Я в досаде прикусила губу. Стало неловко за собственные мысли и слова.
— Лиза… Извини меня, пожалуйста.
— Все нормально, — ответила она, — все нормально, я не сержусь на тебя.
Больше этой темы мы не касались. Время до вечера тянулось долго, я то и дело смотрела на стрелки часов, гадая, когда объявится Давид. Прошло уже больше суток, ему давно стоило объявиться, хотя бы по телефону. Мне бы хватило одного звонка…
Но его не было. Не звонил и Шерхан.
Мы оставались в информационном вакууме, и это было жутко. Я искусала все пальцы, хотя казалось, давно избавилась от этой жуткой привычки.
В восемь хлопнула входная дверь. Мы вскинулись с Лизой, я бросилась туда, надеясь услышать голос сына, крикнула даже:
— Сережа!
Но это был Имран. Уставший, он посмотрел на меня и сказал тихо:
— Собирайся, поехали. Жду в машине, — и вышел, не сказав более ни слова.
Глава 42
Ещё через час устал и ребёнок, хотя, преимущественно, путешествовал у меня на руках. Не капризничал, но начал клевать носом. Ушли мы далеко, но расслабляться не стоило — вертолёты шумели. Их было два, над шапка и полуголых, пока, деревьев, шумел то один, то второй. Но пока немного в стороне, что не могло не радовать. Но радовало мало — так просто меня не выпустят. Возможно, уже провели анализ камер и поняли, что к ним в образе садовник сам Чабашев пожаловал, и искать меня будут усердно.
