— Уехала... — Лукас растерялся.
Отец все еще негодовал, зациклившись на мысли, что будущее
компании окажется в конечном счете в руках Лукаса. Старший Феррас был не из
тех людей, что ставят под сомнение свои идеи и идут на компромиссы.
— Выхода нет: либо он женится, либо нет! Либо дверь на
Восток откроется, либо нет, — он поставил вопрос ребром.— Зрелый мужчина, отец
взрослой дочери ведет себя, как мальчишка! Как будто у него нет никаких
обязательств! — продолжал исходить гневом Леонидас.
— Не стоит бросать в него камень, мы тоже были хороши, —
резонно заметил его друг Лобату.
— Нет, нет, не сравнивай его ни с собой, ни со мной! Я
всегда был очень уравновешен, — для пущей убедительности Леонидас потряс перед
другом указательным пальцем.
— Да, и Иветти тому пример... — тотчас съязвил Лобату.
— Я не портил свою жизнь из-за отношений с ней! Когда надо
было уйти, я ушел. Я умею контролировать, себя, держу себя в руках! Не люблю
слишком эмоциональных людей: чуть что — пропади пропадом дела, законы, все...
— эмоционально говорил Леонидас.
— Есть пословица: «Если бы люди знали, как делаются сосиски
и законы, они бы не ели первые и не выполняли бы вторые».
— Ты издеваешься надо мной? — хмуро спросил Леонидас.
— Нет, я просто хочу поднять тебе настроение, — рассмеялся
Лобату..
— Вокруг меня все рушится, а ты хочешь поднять мне
настроение?! Ты лучше приведи в чув ства Лукаса, принеси пользу! — возмутился
Леонидас.
Но серьезный разговор не состоялся. Лукас пришел, не обращая
внимания на окружающих, бегом поднялся на лестнице и стал собирать чемоданы.
Безуспешно Далва пыталась поговорить с ним через дверь спальни. Он только
сказал, что все в порядке. Все было и вправду неплохо — Лукас опять пытался
совершить какой-то смелый поступок.
Младший Феррас спустился по лестнице с чемоданом, без
объяснений поцеловал дочь и твердым голосом сказал отцу, что поедет в Марокко.
— Вернись! Нельзя же так безответственно поступать с отцом!
— закричал Леонидас.
— Вернусь, тогда поговорим, — и Лукас ушел. Леонидас терпеть
не мог, когда идут против
его воли, и поэтому поднял страшный шум, утверждая, что ему
стало плохо. Далва вызвала Ал-биери, хозяин так же попросил ее вызвать Лоба-ту,
который должен был поехать за Лукасом и образумить его.
Бедняжка Мел смотрела на всю эту дикую суету с ужасом.
— Что случилось?! — прошептала она. '
- — Твой отец безответственный! Ему на все наплевать, на
дела, на меня!
— А в чем виноват папа?
— Твой отец бросил компанию, наш дом, нашу семью и уехал за
женщиной, как будто ему восемнадцать лет! — закричал Леонидас.
— Мама говорила, что у папы много любовниц, но она не
знала, что есть постоянная, — со слезами на глазах объяснила Мел.
Для ее еще детской души отъезд отца и общая паника были
слишком непонятны. И Мел снова убежала из дома. На нее все равно никто здесь не
обращал внимания.
Албиери сказал Далве, что давление Леонида-са лишь слегка
повышено.
— Лукас так и не повзрослел, он совсем не уважает меня. Он
мог бы быть полюбезней и дождаться моей смерти, а потом уничтожать годы моей
работы! Но нет, он хочет, чтобы я видел, как разрушается компания! — жаловался
Леонидас другу.
— Не драматизируй! — отозвался Аугусто. — Лукас знает
многое о жизни в Марокко, давно знаком с «правилами игры» и не сделает фатальных
ошибок. Его не убьют!
— Убьют?! — повторил Леонидас и заволновался сильнее, так
как профессор упомянул о возможной угрозе жизни сына. — И вообще ты виноват
во всем! Ты настоял на поездке в Марокко, хотя мы могли поехать в Париж, и
тогда все было бы по-другому!
— Тогда ты поссорился бы с Диогу в Париже, — вздохнул
профессор.
— Не надо плакать, Мел, ну, поссорились отец и мать,
подумаешь! Помирятся! Ерунда! — успокаивала Телминья подругу, заливающуюся
слезами.
Но Мел не собиралась успокаиваться: отец, по ее словам, был
единственным в доме, кто ее по-настоящему понимал, а теперь он уехал...
В Фесе тоже обстановка была накалена до предела.
Абдул и Али бурно обсуждали, нужно ли приглашать Эдвалду в
Марокко. Абдул возражал, хотя знал, что Назира в Рио снова отказывалась есть,
так как считала, что все, и прежде всего, братья наплевательски относятся к ее
жизни. А тут еще вошла Зорайде и сообщила:
— Звонил профессор Албиери и сказал, что Лукас приезжает в
Марокко.
Это был как гром среди ясного неба...
Жади, к своему счастью, в это время гуляла по рынку с дочерью,
не подозревая о новой поучительно-ругательной беседе с дядюшкой Али, которая
поджидала ее дома. Кадижа кидалась от одной вещи к другой и просила все ей
купить. Она вполне могла разорить всю семью Рашидов, покупая бесчисленные
наряды и золото.
— Я так боюсь судьбы, она всегда ведет туда, куда мы не
собирались идти... — вздохнула Зораиде.
Али расхаживал по гостиной в ожидании, пока вернется Жади, и
можно будет устроить ей разнос.
— Это мы почему-то так думаем, но часто сами совершаем
поступки в порыве чувств, а потом все сваливаем на судьбу, — сказал дядюшка,
сверкая глазами.
Наконец, Жади и Кадижа явились. Девочку сразу же увели.
Дядя смотрел на племянницу уничтожающим взглядом. Напуганная Зорайде стояла позади
него. Жади ничего не понимала и вопросительно переводила глаза с одного на
другую.
— Приезжает Лукас, — наконец обронил дядя. И глупо было
доказывать, что она ничего не
- знала о его приезде. Дядюшка был уверен, что это заговор.
— Ты не раз врала мне, и теперь я тебе не доверяю! — заявил
он.
Жади нужно было защищаться.
— Даже если что-то произошло или произойдет, виноват во
всем Саид! — закричала она. — Это он привез меня в Бразилию против воли! Он
столкнул меня с Лукасом! И если бы я хотела с ним встречаться, то не уехала бы
с тобой из Рио!
Али пришлось признать логичность доводов племянницы. Но он
на всякий случай приказал
ей не выходить из города и не гулять, а Зорайде велел
сказать Лукасу, что они уехали в Каир. Жади послушала дядюшку, но она всегда
его слу-
шала и делала все с точностью наоборот. Правда, при наличии
определенного желания, Али мог бы защитить ее даже от гнева Саида, но боялся
он, конечно, не за судьбу племянницы, а за судьбу своей репутации...
Жади обняла Зорайде и поднялась наверх. — Мама, я помогла
готовить баранину нам на ужин, — Кадижа прибежала и села на кровать к матери.
