– Это ведь та девушка, чей адрес я искал для тебя вчера, да? Ее показывали в новостях…
Я сжала зубы, скинула сырую обувь прочь. Вздохнула тяжело.
– Да.
– Она… убита.
Сырую кофту я повесила на стул, холода внутри мне хватало и без нее.
– Ты сам все видел.
– И ты… ходила к ней. Вечером.
– Я нашла ее уже мертвую.
– Зачем… ты ходила туда?
«Ты подставила себя, Вилора. Ты вляпалась в дерьмо». А я учил тебя в него не вляпываться, – звучало между строк.
Коньяк сделал свое дело, и эмоции, которые батя давно держал под замком, начали показываться наружу – раздражение, разочарование, злость. Боль, в конце концов. Он ненавидел, когда его подставляла родная дочь. Проблем, как он считал, ему хватало и на работе.
Сейчас, когда он узнает правду, его эмоции станут куда хуже, вот только мне надоело избегать штормов – меня уже накрыло на улице, теперь накроет дома.
– Она шантажировала меня.
Мелькнувшее на лице удивление сменилось очередной порцией раздражения.
– Чем?
«Какой компромат на тебя можно было найти? Ты помочилась под кустом на дорогой вилле? Принимала наркотики?»
– Фотографиями, на которых была изображена я и мой новый парень. – Прятаться больше не имело смысла. Он должен знать. – Тот самый мужчина, с которым я была в ночь, когда взорвалась машина Генри.
«Опять он».
Глаза отца от спиртного стали пустыми, стеклянными.
«Ладно, ты трахалась с ним – какая разница?»
Он опустил лекцию о том, что спать желательно только с мужем и однозначно лишь после церемонии бракосочетания.
– Все… с кем-то… спят… – Ему стоило больших усилий сохранить относительно спокойный тон. – Что в этом такого?
– Ничего. Было бы… ничего. Если бы Алия не разнюхала о том, что он… Девентор.
– Ты… спуталась…
Это был удар, который я не желала наносить. Впервые батя проявил такой круговорот эмоций на лице, который прошел шипами по моей нервной системе – удивление, недоверие, шок, гнев. А после – одеревенение. Практически вывалился из его онемевших пальцев стакан с недопитым коньяком, упал бы на ковер, если бы до того не упал на каминную полку.
– …с Девентором?
И я вдруг стала маленькой, совсем как в детстве.
– Я не знала!
– С ДЕВЕНТОРОМ?!
Полнейшее предательство в его понимании.
– Я не знала об этом, пока она мне не сказала! Принесла эти чертовы фотографии, сказала, что сольет их в сеть, если я не выведаю для нее нужные детали. Что ты так на меня смотришь? Я стала бы второй Евой…
– Так это о тебе был тот репортаж… О девушке, имеющей связь с «ними». Значит, они не врали!
Я не знала, что он сделает следующим – схватится на сердце, начнет переворачивать в ярости мебель, укажет мне на дверь, прикажет убираться прочь…
– Отец…
– Я тебе…
Он умолк. Оборвался на полуслове, не стал произносить этих слов вслух. «Я тебе не отец». Но я их услышала. И вдруг ощутила то, что должна была очень давно – я устала. Устала пытаться любить его таким, устала пытаться заставить его любить меня, устала соответствовать. Сколько можно класть свою жизнь на алтарь ради чужих светлых чувств? Я такая, какая есть. Я вляпалась в грязь, я связалась с Девентором, хуже – я его полюбила. С ним я чувствовала себя живой и настоящей, с ним моя жизнь превратилась в то, что наконец-то хотелось проживать.
Пусть батя справляется со своими эмоциями сам. Со своим разочарованием, со своей треснувшей верой в меня, пусть гонит прочь. Он, собственно, выгнал давно – не из дома, из сердца.
– Убийца может передать репортерам оригиналы фотографий, – сообщила я без эмоций, – мне нужно с этим что-то делать. Иначе наш дом сожгут.
Он пытался совладать с собой, как умел, пытался обуздать эмоции и начать думать.
– Я позвоню… сыскарям… – И свой гнев отчасти подвил. – Заплачу за расследование.
– Будет слишком поздно. – Откуда-то я это знала. – Меня заподозрили в ее убийстве «Акулы», они уже прессовали меня сегодня, будут еще.
– Позвоню Миротворцам – пусть дадут тебе охрану…
Я невесело улыбнулась – даже в полном неприятии меня он все-таки старался помочь, мыслил холодно, «решал проблемы по мере их поступления». Не зря все-таки руководил конгломератом компаний.
Я уже обувала сухую обувь, натягивала сменную куртку.
– Ты куда?
– Я одна не справлюсь.
– Я помогу тебе, как смогу. – Это не любовь, это попытка выпутать себя из дерьма.
– Мне нужен тот, из-за кого все случилось.
– Не вздумай… – Вот теперь отец вспыхнул по-настоящему. Побагровел, сжал зубы. – Не вздумай обращаться к НЕМУ! Чтобы я вообще больше о нем не слышал!
Снова «Стой в углу, Вилора, пока не одумаешься». Только мне уже не шесть.
Глаза от гнева белые – никогда таких у него раньше не видела.
– Прости.
Наверное, он меня не слышал.
– Идешь к нему? Тогда убирайся! Убирайся и не возвращайся, потому что ты… – предатель!
Он всадил нож в сердце мне, я ему.
Ни одного победителя, одни жертвы.
Когда мир рушится, он уже не складывается обратно прежним – я это знала точно. Один раз он рухнул, когда в наш дом пришла Маргарита – рухнул лично для меня. Второй раз, когда ее забрали, и тогда мир рухнул для отца. Для меня рикошетом.
Шагая под дождем, я уже не искала Форса, я больше никого не искала. Мой телефон отключился от влаги; я уже не пряталась от камер, не накидывала на сырые волосы капюшон. Я просто хотела куда-нибудь уйти – на край мира, например. Туда, где меня никто не знает, где можно зайти в бар, просто выпить. И ничего не бояться.
Я прошла две улицы до того, как рядом со мной, с визгом шин, остановился черный автомобиль.
Машина Форстона.
Как долго я этого хотела, глаза стерла в поисках «той самой» среди других черных автомобилей. А теперь смотрела и при мысли о том, что придется сесть внутрь, слабели колени.
Шаг вперед. Я открыла пассажирскую дверцу.
(Samuel Kim Music – ARCANE Goodbye CINEMATIC COVER)
В салоне пахло, как прежде; работала печка и дворники – редко.
Водитель на меня не смотрел. А я смотрела на него и не могла оторвать взгляд – знакомый профиль. Выточенный, жесткий. Крейден. Родной запах, безумное желание прижаться, потеряться в теплых объятьях, но бетонная стена между нами. Вчерашний день разделил наши материки, возвел невидимую преграду.
