– Вокруг ее дома с утра медики и миротворцы. Они не дали нам войти в квартиру. И ты точно к этому причастна…
«Вон оно что. Догадки. Никаких доказательств».
– Я ушла, когда мне надоело ее ждать. И идите на хер.
– А ты не груби…
Девяносто девять шансов из ста, что наша встреча закончилась бы синяками и оторванными рукавами, если бы не оклик «таракана»: – Девенторы! Валим отсюда!
Мадам с бордовыми волосами дала деру первой. «Таракан» ждал друга, а тот зыркал на меня с яростью.
– Это за тобой, да, сука? Вот сейчас и посмотрим, причастна ты или нет.
«Акулы» растушевались так быстро, что я даже не успела заметить кто куда. Стояла у стены с грохочущим сердцем, зная, что повстанцы будут наблюдать, злорадствовать, если люди в плащах объявились в этом переулке по мою душу. Но что-то подсказывало мне, что нет.
Девенторы, «случайно» прервавшие наш разговор, просто шли. Неторопливо шагали по узкому коридору так, будто людей в нем не существовало.
Когда они поравнялись со мной, не взглянув, когда прошли мимо, я пристроилась им в хвост, как вагонетка. Выдохнула чудовищное напряжение – пока я рядом с мужчинами в плащах, «акулы» не посмеют приблизиться. Где-нибудь «отлеплюсь», сверну, доберусь до дома.
Откровенно крошилась под моими ногами почва мира. Еще далекие, но уже формировались цунами и сели; буря набирала обороты.
Мне не хватало Форса. Мне не хватало воздуха. И сил со всем этим справиться.
*
Бомба разорвалась в семичасовых новостях. Новостях, которые как раз смотрел отец, «чудом» оказавшись дома раньше девяти вечера – одно неприятное совпадение за другим.
– Этим утром Алия Крудич была найдена задушенной в собственной квартире.
Пока диктор называла улицу и дом, я ощутила все прелести предобморочного состояния – ватные ноги, головокружение и тошноту.
– Убийство было совершено зверски. По наблюдениям повстанцев, пока Девенторы никак не отреагировали на происшествие, и ни один человек не был изъят из общества в связи с правонарушением. Однако анонимный источник сообщил нам о том, что у убитой имелись веские доказательства связи еще одной человеческой девушки с Девенторами. Возможно, поэтому мисс Крудич и была убита, а Девенторы бездействуют…
– Что творится в этом мире? – выругался отец.
Эта тварь, убийца, кем бы он ни был, желал свалить на меня свою вину. Если у него были оригиналы фотографий, то он их пока не слил. Почему? А вот репортеры – засунуть бы им жабры в глотки – ухватились за «сенсационные» новости мгновенно, пустив их в вечерний эфир. Репортерам плевать, что «неизвестную девушку», а также ее семью, они подвергают страшному риску – телевизионщикам во все времена были важны лишь рейтинги.
«Если в новостях всплывут фото…» И теперь уже точно начнется расследование. Хотелось сползти по стенке до ковра и на этом ковре свернуться. Сегодняшние новости – это детская хлопушка, но она запалила фитиль настоящей бомбы, смертоносной.
– Чёрт-те что происходит…
Батя, выключивший телевизор, повернулся и взглянул на очень бледную меня. Автоматом перенес раздражение, полученное от новостей, на меня.
– Вилора, ты получила деньги на карту? Хоть бы спасибо сказала.
– Спасибо.
У меня пересохло в горле. Ясно было, что нужно действовать, и действовать сейчас. Вот только в одиночку я бессильна.
– Что с тобой? Ты плохо выглядишь… – Вдруг он сложил дважды два. – Слушай, Алия Крудич – это ведь та девушка, чей номер я…
– Мне… надо… подышать.
За дверь я вывалилась, наспех обувшись и накинув на плечи куртку.
*
«Абонент недоступен».
«Абонент недоступен».
«Абонент недоступен»…
Пожалуйста, ответь. Ты мне нужен…
*
Я всегда сбегала от них раньше, от Девенторов. Привычно выискивала их глазами, как и все, чтобы заранее изменить маршрут.
Но не в этот раз.
На улице предгрозовой ветер – что творится с погодой? – на улице ни души. Восьмой час, но уже почти стемнело. По тротуару несутся обрывки старых газет, катятся пустые кофейные стаканчики.
А людей в плащах, как назло, ни на аллее Грейса, ни на проспекте Волчика.
Я, как одержимая, уже невзирая на то, что меня опять запечатлеют камеры, отыскала их лишь пятнадцать минут спустя на перекрестке Шестнадцатой и улице Вэйна, впервые приблизилась сама, впервые встала у них на пути.
Темные очки у обоих – защита от пыли. Двойного обода глаз не видно. А я зачем-то судорожно выискивала на их шеях знакомую татуировку, состоящую из трех точек. Но слишком высокие глухие вороты, тщетно.
Мне ничего не сказали, ни о чем не спросили, лишь смотрели четырьмя глухими черными стеклами очков.
– Мне нужно с ним поговорить, – заорала я, перекрикивая ветер, – с Крейденом Форстоном. Пожалуйста, передайте ему! Очень… нужно!
И я задрала вязаный рукав куртки, обнажая тату. Зачем? Не знаю. Возможно, это не имело никакого смысла, возможно, в нем было зашифровано совсем что-то не то – простой рисунок, символ, знак любви. Быть может, сейчас я показывала им «игрушку», а не серьезный, указывающий на что-то передатчик сигналов, содержащий частоту.
Вот только выбора нет.
За их спинами клубилась тьма – так казалось и теперь.
Если кто-то наблюдал с балкона или из окна, сейчас он крутил пальцем у виска – мол, девка сама приблизилась к Девенторам. Не дура ли? Может, сдаваться? Может, сбрендила? Только когда едешь ногами по жидкой грязи, уже сложно не испачкаться, не выдать себя. И, ввиду разворота последних событий, вовсе стало невозможно сохранять осторожность.
Мне так ничего и не ответили.
Меня обогнули с двух сторон, как стоящий посреди реки булыжник, как только сигнал светофора сменился с красного на зеленый.
*
Я бродила, не выбирая направления, до тех пор, пока шторм не ударил в полную силу – все ждала, может, вывернет из-за поворота его автомобиль. Когда взметнувшуюся от очередного порыва ветра в воздух пыль прибило обрушившимся ливнем, мне пришлось побежать. Из-под одного козырька под другой, из-под навеса под навес. Пока не промокла насквозь моя кофта и джинсы, пока не отсырел и не отключился сотовый, пока не превратились в хлюпающее месиво кроссовки. А там дом.
Отец был на взводе, отец пил. А пил он редко, считал алкоголь уделом трусов и дураков – теперь стоял в гостиной, деревянный, как статуя, как свергнутый бог.
И ждал меня.
Едва хлопнула входная дверь, он повернулся ко мне, и стало понятно, что разговора не избежать. Да и стоило ли.
