– Не могу дождаться твоей встречи с моими родителями, – говорит мне Хадсон после ужина, держа меня за руку. – Хочу показать им, каким счастливым ты меня сделал.
Я улыбаюсь так широко, что губам становится больно:
– А ты познакомишься с моими родителями.
Но меня беспокоит предстоящая встреча с его папой и мамой. Беспокоит меня то, как они, по его словам, могут отреагировать на накрашенные ногти Брэда – возьмут да не разрешат сыну приехать сюда следующим летом. Смотрю на наши руки, их по-прежнему украшает пурпурный лак, но он уже порядком облупился. Мне нравятся его руки, нравится смотреть на них и любоваться одинаковым лаком на наших ногтях. Нравится ощущать его руку в своей. Но мне очень не хочется, чтобы ему было больно.
После ужина мы опять идем в театральный домик, чтобы прогнать несколько сцен. Я сижу рядом с Марком в зрительном зале, а Хадсон тем временем находится на сцене – помогает гримировать играющих в спектакле ребят.
– Могу я спросить тебя кое о чем, – обращаюсь я к Марку в перерыве между песнями.
– Сейчас не лучшее время для этого, Рэнди. Но давай по-быстрому.
– Родители Хадсона… Им не нравится, когда он ведет себя по-женски. Как думаешь, мне следует сказать ему, чтобы он снял лак с ногтей перед их приездом? И, может, мне тоже следует это сделать?
Марк фыркает:
– Ты должен быть собой. И он должен быть собой. Ты помог этому мальчику выбраться из его скорлупы, и он определенно теперь чувствует себя более счастливым, и я очень рад за тебя, но я не знаю, что происходит в его семье. Мой совет: нужно всегда оставаться собой и ни перед кем не извиняться за это.
Я откидываюсь на спинку стула. Правильно. Это правда. Это хорошо.
– Спасибо. – Он, наблюдая за происходящим на сцене, похлопывает меня по ноге.
– Но все же тебе нужно поговорить с Конни. Она знает его родителей.
– О. – Я хмурюсь, потому что это будет нелегко, но потом принимаю решение: – Я могу пойти поискать ее прямо сейчас?
– Конечно-конечно, просто… Послушайте, смена декораций должна происходить быстро. Три часа тому назад у вас это получалось вдвое быстрее. ЧТО ПРОИСХОДИТ?
Я улыбаюсь. Марк слишком занят, чтобы посоветовать мне что-нибудь дельное. Встаю и выхожу из домика. Ребята на улице играют в салочки – бегают и стараются поймать друг друга в свете фонариков. Конни – одна из судей, и я нахожу ее на краю футбольного поля.
– Где твой фонарик, Рэнди? Или ты сегодня в театре? Я слышала, спектакль в этом году будет что надо.
– Да, – улыбаясь, киваю я. – Но я хочу о чем-то поговорить с вами.
– Давай. – Она поворачивается ко мне. – Все о’кей?
– Я беспокоюсь из-за Хадсона.
– Почему?
– Из-за его родителей. Вы знакомы с ними, верно?
Конни кивает:
– Я общалась с ними в конце прошлого лета. И я немного знаю о том, как Хадсону живется дома, из разговоров с ним.
– Значит, вам известно, что мы с Хадсоном вместе, так?
Конни смеется:
– Это известно всему лагерю, Рэнди.
Я краснею, радуясь, что в темноте этого не видно.
– О’кей. Вы, наверное, видели, что он красит ногти, и знаете, что он теперь работает в театре.
– Да, ранняя любовь способна изменить человека. И на мой взгляд, все это очень мило.
– А как насчет его родителей? Они способны разделить вашу точку зрения?
Конни вздыхает:
– Я собиралась поговорить с ним в субботу, – тихо говорит она, садясь по-турецки на траву, и я сажусь рядом с ней. – Знаешь, я бы хотела дать ему больше времени побыть… здесь. Вот почему мы придумали это место. Место, удаленное от мира. Ты смотрел «Западное крыло»? Вряд ли, ты слишком молод. Вдали от цивилизации. Таково это место. Вот только под словом цивилизация подразумевается мир натуралов. Здесь безопасно. Здесь вы можете быть самими собой и иметь детство, какое не можете иметь где-то еще. – Она делает глубокий вдох и медленно выдыхает. – Вот только всему свой срок.
– О’кей…
– Ему нужно снять лак. И если он собирается представить тебя родителям как своего бойфренда, то это нужно сделать и тебе. Тебе придется снова стать Далом.
– Но разве не лучше просто быть собой и гордиться этим?
– Здесь? Конечно. Только так. А за пределами лагеря? Сначала нужно обеспечить свою безопасность. Вы еще дети. Хадсону нужно, чтобы родители кормили его, одевали, чтобы они не вышвырнули его из дома и не били его или не проклинали, не послали бы его в конверсионный лагерь. Ему нужно, чтобы они отправили его сюда в следующем году. И это означает, что он должен быть… таким, каким они хотят его видеть.
– Но они же его родители. И они разрешили ему поехать сюда.
– Им этого не хотелось. Я всегда чувствую себя счастливой, когда вижу его имя в списке отдыхающих. Не знаю, как ему удается убедить их, ведь они не любят наш лагерь. – Я понимаю, о чем она. Бабушка заставляет их чувствовать себя виноватыми, даже лежа в могиле. – В воскресенье ты сам все увидишь. Увидишь по их глазам, что им кажется, будто они оказались на вражеской территории. Мы не такие, как они. Мы – не они. Может, мы вообще не люди. Хадсон, конечно, человек, потому что он их сын, и благодаря одному этому он в их глазах не выходит слишком далеко за пределы того, каким, как они считают, он должен быть: мужественным, маскулинным… каких только бессмысленных слов люди не придумывают для обозначения тех норм поведения, которые одобряют. – Она прислоняется к дереву и начинает рассеянно выдергивать траву. – Я не совершала каминг-аут, пока мне не исполнилось двадцать семь. Знаешь, я повредила ногу и понимала, что моей карьере пришел конец, и чувствовала облегчение по этому поводу. Потому что теперь я могла открыться. Но до этого я все-таки невольно открылась своему тренеру. Много лет назад. Девятнадцать. Однажды он зашел в гостиничный номер, а на мне была юбка – увидев ее в магазине, я не удержалась и купила. Она была просто прекрасна. Из синего шелка, деграде, у талии шелк был светлее, чем внизу, струился, подобно мечте. Он сорвал ее с меня. И порвал в клочья. Я пыталась объяснить, что чувствовала всегда. Но он сказал, что я не могу быть такой. Он сказал, что если я хочу носить женскую одежду, когда этого никто не может видеть, то это в порядке вещей. Но я не имею права делать этого в присутствии других людей. Я не могу быть женщиной, говорить, что я женщина, и делать то, что мне кажется правильным: не могу иметь более длинные волосы, более длинные ногти… Я должна уметь держать себя в рамках, как взрослый человек. А все остальное… он назвал это «альковными штучками», и сначала я не поняла, что он имеет в виду, а потом до меня дошло, что он счел, будто мои пристрастия имеют отношение к занятиям сексом. – Она делает паузу. – Я не должна была рассказывать этого ребенку из лагеря.
