– Из-за того, что сделала твоя мама?
Он кивает.
– Но, думаю, бабушка хотела послать меня сюда потому, что это место безопасно для таких, как я. И здесь я могу быть… самим собой. Правильно?
– Ты всегда говорил: «Вы можете стать тем, кем хотите быть». И я вроде как доказал это.
– Ну да. – Он смеется и опять смотрит на меня. – В общем, я хочу, чтобы ты знал, и тебе не нужно ничего отвечать мне, но я просто хочу, чтобы ты знал, что я думал обо всем – обо всем, что ты сказал и сделал, – и… ты был прав. Я действительно знаю тебя, Рэнди. Может, не всего тебя – скажем, я не знаю, за что ты любишь музыкальный театр, не знаю о твоем чувстве стиля или еще о чем-то подобном. Но я знаю в тебе то, что заставляет меня смеяться, то, что заставляет меня хорошо относиться к самому себе, заставляет чувствовать себя особенным не благодаря тому, чем я на самом деле не являюсь, но благодаря тому, кто я есть. И, вот… я все еще люблю все это в тебе.
Я чувствую, что горло у меня сжимается, и я принуждаю себя глубоко вдохнуть носом. Хадсон протягивает мне руку, но она не перекрывает расстояние между нами, и он, извиваясь, подтаскивает свой мешок ближе ко мне, и мы оба смеемся этому, а потом он касается рукой моей щеки, и каждая частичка меня снова оказывается наполненной звездами.
– Подожди, – говорю я, отводя его руку.
– Я хочу знать всего тебя. Действительно хочу. Хочу услышать все о спектакле и о том, чем ты занимался на этой неделе, хочу знать о музыкальном театре и об одежде… обо всем, о чем ты захочешь рассказать мне.
Я улыбаюсь:
– О’кей. Но… я больше не знаю тебя.
– Что?
– Каждое лето я наблюдал за тобой, видел, как ты вдохновляешь людей – вдохновляешь меня. Ты всегда заставлял меня чувствовать себя так, словно я могу сделать все… А теперь получается, ты имел в виду, что я могу быть… больше похожим на тебя. И хотя ты говоришь, что хочешь от меня, чтобы я оставался собой, но…
– Рэнди. – Он смотрит мне в глаза, и во мне появляются все новые звезды. – Я хочу, чтобы ты был собой. И я знаю, то, что я говорил… это не то, что ты понимал из моих слов. Но… твоя версия нравится мне больше. Это то… во что я верю сейчас. – Он пожимает плечами. – Ты заставил меня поверить в то, во что, как ты считал, я верил всегда. Ты особенный. Я думаю, может… мы особенные.
Звезды появляются в результате взрывов, и тысячи звезд рождаются во мне, когда он берет мое лицо в руки и целует меня.
Он прерывается, и я подаюсь назад.
– Ты хочешь… – Я сглатываю. – Я хочу спросить, мы с тобой возвращаемся туда, где были прежде, словно ничего не случилось?
– Мы… пытаемся. – Он снова целует меня. – Но я хочу, чтобы ты что-то сделал для меня.
– О’кей. – Мой голос звучит с бо́льшим придыханием, чем я того хочу.
Он берет свой рюкзак и что-то достает из него, затем снова поворачивается ко мне и показывает, что у него в руке – это лак для ногтей. Густого пурпурного цвета с темными синими блестками.
– Накрась мне ногти, – просит он излишне громко.
Я смеюсь:
– И где ты только его раздобыл?
– Не стоит благодарности, дорогой! – слышу я сквозь дождь голос Джорджа.
– Они поставили палатку рядом с нашей, – робко улыбается Хадсон. – Джордж сказал, я могу пользоваться его лаком при условии, что дам ему знать, когда достану его, чтобы он мог разделить славу.
Какое-то мгновение голос Брэда перекрывает шум дождя:
– А теперь можем ли мы… – Дождь снова припускает вовсю и отгораживает от нас Брэда и Джорджа. Мы смеемся.
– Так ты накрасишь мне ногти?
Я киваю и встряхиваю бутылочку. Хадсон протягивает мне руки. Я тысячу раз держал эти руки в своих руках, переплетал свои пальцы с его пальцами, но никогда прежде толком не смотрел на них. Они изящнее, чем я думал. Хадсону не мешало бы пользоваться увлажняющим кремом, потому что они чуть шершавые на ощупь, но пальцы у него тонкие и красивые, и ногти, хоть и короткие, но гладкие. Беру кисточку и аккуратно наношу на них слой лака, стараясь, чтобы он ложился ровно.
– Мне нравится этот цвет, – говорит Хадсон, – он такой…
– Королевский?
– Ага. Точно. И я становлюсь похожим на короля.
Я улыбаюсь и стараюсь быть осторожным, стараюсь не капнуть лаком ему на кожу или на палатку. Я крашу ногти Хадсона медленно, хотя часть меня склонна торопить события. Я знаю, что произойдет вслед за тем, как его ногти высохнут и его руки пробегутся по моему телу. Я готов к этому. Я хочу этого.
«Но, может, – думаю я, заканчивая с его правой рукой, – это и глупо». Я говорил, что мне нужен Хадсон с накрашенными ногтями, и вот я получаю его, но что это значит на самом деле? Как у нас может все сложиться, раз он только что выбрался из своей скорлупы, а я успел показать ему лишь часть меня? Достаточно ли этого? Достаточно ли этого для недели, что нам еще предстоит быть в лагере?
Заканчиваю красить ногти на его другой руке и дую на них.
– Потряси руками, чтобы лак быстрее высох, и, если хочешь, я нанесу тебе второй слой.
– А можно я покрашу ногти тебе?
Я показываю ему свои руки. Мои ногти коротко острижены, и каждый палец украшает ярко-розовый блестящий лак.
– Я покрасил их только вчера вечером, но ты можешь нанести лак поверх этого.
Он радостно кивает:
– Получится прикольно. – Он начинает красить мои ногти. У него это хорошо получается. Ведь он столько лет практиковался на своей бабушке. Он делает быстрые, точные движения кисточкой. И заканчивает быстрее, чем я.
– Я так долго не красил никому ногти, Мне было… приятно. Спасибо. Я рад, что это был ты.
Я улыбаюсь и дую на свои ногти и трясу в воздухе руками, желая, чтобы лак высох как можно быстрей. Он наклоняется ко мне и опять целует в губы, а потом в шею.
– Подожди. Мои ногти еще влажные.
– Так что тебе лучше не прикасаться ко мне. Но мои-то уже высохли. – Он кладет руку мне на грудь, затем пробегает пальцами по животу и останавливается, ожидая, что я скажу. Я молчу, и он залезает глубже в спальный мешок. Когда он начинает гладить меня, я судорожно вздыхаю. Я уже возбужден – это произошло, еще когда я услышал, что он снимает шорты.
– Все хорошо? – шепчет он. Киваю и снова целую его, а затем перестаю усиленно дуть на ногти. – Расслабься, – говорит он. – Они высохнут. – Он расстегивает мой спальный мешок и начинает целовать шею, потом живот, и наконец его губы находят то, что искали, и… о.
Мой первый минет. Вот что происходит сейчас.
Смотрю вниз, и один только вид Хадсона, делающего то, что он делает, приводит к тому, что я готов непроизвольно и слишком рано кончить, и я тороплюсь отвести взгляд. Я всегда думал, что это будет похоже на то, чем я иногда занимался в пустой душевой кабинке, но мои теперешние ощущения оказываются неожиданными для меня. Это гораздо лучше. А я должен что-нибудь делать? Могу я положить руку ему на голову, или это будет означать, что я хочу, чтобы он взял мой член глубже в рот? Мне не хочется, чтобы он делал то, чего не хочет делать, и я осторожно опускаю руку на его голову, словно глажу собаку. Нет… так поступают в порно. И я обеими руками хватаю его за волосы.
