– О’кей, – осторожно произносит Джордж.
– Хорошо. – Эшли, похоже, недовольна моей просьбой.
– Он сказал, что когда он каждое лето говорит, что мы можем быть лучше, лучше, чем думают о нас натуралы, то имеет в виду, что мы должны меньше следовать стереотипам. Он считает, что делать макияж или любить музыкальный театр – это следствие недостатка силы воли. Он считает, что мы просто… – Я не хочу произносить то слово. – Он считает, что мы просто гомики.
– Он так и сказал? – уточняет Эшли.
– Ага.
– А что ты ему ответил?
Я смотрю на деревья и пытаюсь превратить их в галактики, но деревья остаются деревьями.
– Я сказал, что думать так просто ужасно. И он рассказал мне, почему так считает… но сказал еще, что, может, и неправ. – Я чувствую, что по мне ползет муравей, и скашиваю глаза вниз. Он осторожно передвигается по моему предплечью. Я не трогаю его.
Джордж облокачивается на одну руку.
– Подожди… значит, ты заставил его поменять свою точку зрения. Ты добился того, что упертый masc Хадсон сказал, что, может, его мнение о том, что masc – высшая степень квирности, ошибочно? И что же пошло не так?
– Подожди… – Я закрываю глаза. – Ты знал, что Хадсон так считает?
– Я догадывалась, – отзывается Эшли. – То есть… из этого исходят masc4masc, верно? Masc лучше. Я не хочу встречаться с женщиной, и потому я гей. Мужчины лучше, а женщины – это кошмар и ужас. Я мужик и сосу только самые мужественные пенисы. Гррр.
Джордж смеется и кивает.
– Точно.
Я тоже смеюсь, и мне становится гораздо лучше, мое сердце поет.
– Хотел бы я, чтобы ты сказала мне раньше, что он имеет в виду именно это.
– А ты бы поверил нам?
Я храню молчание довольно долго для того, чтобы они поняли, что мой ответ – «нет».
– Но я по-прежнему ничего не понимаю, дорогой. Я думал, ты завоевал его. Это была часть плана. Он полюбил тебя, а затем тебе надо было, чтобы он принял такие замечательные вещи, как лак для ногтей и Бродвей, после чего ты собирался обратиться подлинным Рэнди и только потом признаться ему во всем.
– Я… случайно допустил ошибку, и он спросил, как так получается, и я все рассказал ему. О своем плане.
– О, – сокрушается Джордж, Эшли цокает языком.
– И получилось, что все, чего я достиг, пропало втуне. Он назвал меня пидором. В самом плохом смысле этого слова.
– Что? – Джордж садится. – Да я набью ему морду. Покажу, что способен сотворить маникюр с его хорошеньким личиком.
– Если я доберусь до него первой, от него ничего не останется, – бушует Эшли, вскакивая на ноги.
– Нет. – Я тяну из обоих за руки вниз. – Не надо этого делать. Вот почему я не хотел ничего никому рассказывать.
– Ладно, – вздыхает Эшли.
– В действительности он сказал, что его мама назвала бы меня пидором. Но… он же сказал это, понимаете?
– Тогда, похоже, вся его семейка больная на голову, – хмурится Эшли.
– Ага, они такие и есть. Мне жалко его. Они, как мне кажется, заставили его возненавидеть себя.
– Все натуралы хотят заставить квиров относиться к себе именно так, – внезапно слышим мы голос Марка. Он нависает над нами, закрывая от нас солнце. – Вы опаздываете на обед.
– Простите, – каюсь я, когда мы встаем. – Простите. А ты ведь не слышал всего, правда?
– Я слышал больше, чем тебе хотелось бы. Джордж, Эшли, почему бы вам не пойти в столовую. А нам с Рэнди нужно поговорить о спектакле.
Джордж и Эшли кивают и уходят.
– Сегодня ты хорошо поработал, – говорит Марк, когда они уже не могут его слышать, медленно шагая к столовой. – Я очень горжусь тобой.
– Спасибо. – Я смотрю на свои ноги. – Ты же никому не расскажешь о том, что слышал, да? Даже Джорджу не надо было говорить.
– Тебе нужно было обязательно рассказать все кому-то. Такие вещи нельзя держать в себе. Мой психотерапевт сказал бы, что такой травмой обязательно надо поделиться.
– Это не было травмой. – Мои глаза становятся круглыми. – Это была всего лишь ссора. Он просто сказал нечто подлое. Я во всей этой истории вел себя как сумасшедший. Я же подстриг волосы и вообще относился к этому как к роли.
– Не надо, – возражает Марк. – Не надо говорить, что то, что произошло с тобой, яйца выеденного не стоит или что ты заслужил это. Человек, которого ты любил, сказал тебе нечто ужасное. Это травма.
– Он сказал так, потому что его родители твердили ему это долгие годы.
– Это его не оправдывает, – говорит Марк. – Ужасные вещи, что происходят с нами, не могут служить оправданием для того, чтобы поступать так с другими людьми. Хотя это может помочь простить его… если он готов извиниться. И измениться.
– Не знаю, хочу ли я этого.
– Потому что в таком случае ты по-прежнему будешь любить его, а он по-прежнему будет беситься из-за того, что ты устроил ромком на виду у всего лагеря, ничего не сказав ему?
Я вздыхаю:
– Ага.
– Похоже, тебе тоже нужно извиниться.
Мы дошли до столовой, и Марк открывает дверь. Там полно народа, я смотрю туда, где обычно сидит Хадсон. Он же смотрит прямо на меня, наши взгляды скрещиваются, и я чувствую, как во мне поднимаются самые разные эмоции, будто полчище зомби продирает себе путь с кладбища. Я обижен, и зол, и виноват, и печален, и по-прежнему люблю его. И все, чего я хочу, это подойти к нему и обнять, потому что вижу, что его одолевают такие же зомби.
Но я не могу. И потому я отвожу взгляд, и эмоции утихомириваются. Они не исчезают. Просто их становится легче игнорировать.
– Что ты думаешь о костюме Паз для «Испанской розы»? – спрашивает Марк, не заметив того сражения, что только что разыгралось во мне. – Мне кажется, его нужно сделать более афро-бразильским, но, честно говоря, я не знаю, что это такое.
– Спроси Паз. Она должна знать.
– Сделай это сам. А потом Чэрити пусть внесет изменения, если понадобится. Я доверяю тебе.
– Спасибо, – улыбаюсь я, но чувствую взгляд Хадсона на своей спине, и из-за этого мне кажется, что все звуки приглушены. Я улыбаюсь и смеюсь на протяжении всего обеда, но это опять лишь игра.
* * *
За обедом я разговариваю с Паз о ее костюме и передаю ее пожелания Чэрити во время занятия в домике ИР. Чэрити, по счастью, не взирает на меня тем жалостливым взглядом, что остальной лагерь. Вместо того она сосредоточивается на работе и добавляет красно-золотые полоски узорчатой ткани и красные перья к платью Паз.
После ИР я не иду на спортивное занятие, а возвращаюсь в театральный домик. По расписанию занятия сейчас нет, но все продолжают приходить туда, чтобы дополнительно порепетировать с Кристал или проработать с Марком какие-нибудь сцены. Вторая половина лета – горячая пора для постановки спектакля, и ребята репетируют столько, сколько могут, чтобы все получилось хорошо. Я радуюсь тому, что у меня появилась цель. Когда я работаю над костюмом с Чэрити или смотрю номера с Марком, то забываю о Хадсоне. Во мне все еще остается то пустое место, которое прежде было заполнено звездами и болит, но я уже не обращаю на него прежнего внимания, раз мне нужно заботиться о многих других вещах. Но звезды вновь появляются во мне, когда Марк с одобрением кивает, слушая мой рассказ об изменениях в костюме Паз, или же когда Джордан говорят: «Да, мы поняли, и нам это нравится» в ответ на мое предложение подумать о «Всей любви впереди» не просто как о песне о прогулке и вечеринке, но как о походе в клуб квиров в маленьком городке. Это замечание сказывается и на их игре в целом, и Марк сжимает мое плечо со словами: «Как умно было с моей стороны назначить тебя ассистентом режиссера». Каждое такое мгновение – звезда, и они начинают заполнять меня.
