– О, – отмахивается от меня Джордж, начиная чистить зубы, – та нифево серешново.
Я пожимаю плечами:
– Как бы то ни было, все это мило. Я рад, что ты хорошо проводишь время.
– Я ефе луфе профеду фремя, хохта мы останемшя наетине.
Я смеюсь.
– Что смешного? – спрашивает Эшли, входя в домик. Я вижу, что Паз рядом с ней нет.
– Джордж смешной. Но мне хотелось бы знать… – понижаю я голос, – что происходит между тобой и Паз.
– О. – Эшли оглядывается на дверь в ванную. – Не знаю. Она милая.
– И? – встревает Джордж, Эшли смущается.
– Ну, может… может, я думаю, что она… сексуальная.
– ОШЛИШНО! – восклицает Джордж, и пена из его рта разлетается повсюду, но, к счастью, не попадает на мой комбинезон. Он плюет в раковину. – Это хорошо.
– Но это вовсе не означает, что я нравлюсь ей. – Эшли выдавливает зубную пасту на свою щетку.
Мы с Джорджем круглыми глазами смотрим друг на друга, а потом я иду в кабинку, чтобы переодеться в пижаму.
– Конечно, нравишься, – утверждает Джордж.
– Она дружелюбна со мной, но я не знаю.
– Просто поговори с ней, – советую я. Мне не хочется выдавать доверившуюся мне Паз, но если они до конца лета так и не объяснятся, это будет просто нелепо.
– Может быть.
Я переоделся и выхожу из кабинки. Эшли чистит зубы, а Джордж в недоумении дергает плечом. Я иду убрать в шкафчик свой комбинезон, и Джордж следует за мной.
– Ты так и не сказал, где ты это взял. – Джордж указывает подбородком на комбинезон.
– Ну… один человек сшил его для меня. Для одного дела.
– О, – кивает Джордж. – Синий. Правильно. Замечательно. А я как раз получил посылку с синим лаком и синими тенями. У меня все готово.
Усмехаюсь и ложусь в койку, не желая взглянуть на косметику, которой не буду пользоваться.
– Да, и в театральном домике есть перламутровая синяя помада. Думаю, Марк разрешит нам взять ее.
– Возможно, – говорю я, залезая под одеяло.
– Прости-прости, знаю, что не должен был заговаривать об этом. Но я-то как следует разукрашусь. И у меня есть синий веер. Меня уже волнуют взгляды, которые будут бросать на меня окружающие.
Я молчу, горюя о том, что единственной приемлемой для меня этим летом косметикой станет краска, которой я нанесу мазки под глазами. Только так я смогу обнаружить свойственный мне стиль. Может, добавлю на эти полоски немного блеска. Но о чем я беспокоюсь? Хадсон влюблен в меня. И даже если я сделаю полный макияж, он, по всей вероятности, отнесется к этому нормально.
* * *
На следующий день на встрече капитанов Синих мы придумываем приветственные слоганы и снова обсуждаем вопрос о том, какие домики в каких соревнованиях будут участвовать. Капитаны и Конни по-прежнему скептически относятся к тому, что мой домик возьмет на себя полосу препятствий – до тех пор, пока я не привожу свои доводы, и тогда все с волнением признают, что, может, у нас и есть шанс победить.
– Но тебе надо будет убедить всех, – говорит Паз. – Я, конечно, помогу, но это твоя идея, а у театральных ребят все в порядке с самооценкой, если они знают, что у них все получится. Но если им покажется, что им будут отведены второстепенные роли… ну… сам знаешь, как мы на это реагируем.
– Думаю, все пройдет хорошо, – заверяю ее я.
Этим вечером весь лагерь смотрит на звезды. Мы выключаем фонари и ложимся на футбольное поле, и Карл, вожатый, отвечающий за изучение природы, показывает нам созвездия и планеты, и его акцент придает нашему занятию академический оттенок. Мы с Хадсоном лежим на траве, взявшись за руки.
– Значит, завтра до ужина мы с тобой не увидимся, – сожалею я. – Ты будешь занят?
– Нет. Мы уже все отработали, и нам нет нужды беспокоиться о чем-то до пятницы.
– Так, может, навестим моих друзей в театральном домике? Теперь Марк устраивает репетиции перед ужином.
– О. – Он словно забыл, что мы договаривались об этом. – Ага, о’кей. Мы просто будем смотреть, как они репетируют?
– И, может, пройдем за кулисы. Там царит хаос, но это забавный, расслабляющий хаос.
– Ты уже был там?
– Ага. Они приглашали меня. И я хотел сказать им, что у меня было такое чувство, будто я оказался у себя дома, но В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ я не там, и мне очень грустно от этого, но ничего такого я им не сказал. – И, вспоминая об этом, я вдруг кашляю, будто от удара в горло.
– С тобой все в порядке? – Он разворачивает плечи, чтобы посмотреть на меня. Я сажусь и снова кашляю, и он стучит по моей спине.
– Ага. – Вытираю выступившие у меня на глазах слезы. – Просто слюна попала не в то горло.
Мы снова ложимся и смотрим на звезды. Они не так хороши, как звезды воображаемые, которые видны, когда ты смотришь на кроны деревьев – их там великое множество, и они похожи на бриллианты, переливающиеся на черном бархате в фильме об ограблении. Звезды, что сейчас над нами, подобны дырочкам от булавок в черном холсте, через которые пробивается свет прожектора. Ты видишь каждую из них по отдельности и все их вместе.
– До каждой из них миллионы километров, – говорит Карл.
– Это значит, миль, – тут же поясняет Джоан.
– Да, миллионы миль. До них миллионы киломиль.
– Мне больше нравятся звезды, что ты показал мне, – шепчет Хадсон, беря меня за руку.
– Мне тоже, – соглашаюсь я, а наши пальцы тем временем переплетаются между собой.
Девятнадцать
Когда на следующий день после бассейна мы идем в театральный домик, там по-прежнему замечательно. Запах, свет, звуки – одни ребята танцуют на сцене, другие что-то бормочут, сидя в зале и глядя на них, грим, смена костюмов. Мы проходим за кулисы, но я, сверившись с расписанием, узнаю, что Джордж, скорее всего, сейчас репетирует один из главных номеров мюзикла – «Гимн для воскресного вечера». Это номер Эда Салливана, исполняемый как церковный хоровой гимн из-за своего названия.
– Не тушуйся. – Я беру Хадсона за руку Он взирает на хаос вокруг нас и, похоже, нервничает. Но меня будоражит, что он видит все это. Такова часть плана – чтобы он постепенно привыкал. Хотя, наверно, сразу попасть за кулисы – это шок. Ему пора понять, что так привлекает Рэнди. И, кроме того, он видит, что Далу это тоже нравится. Что Дал – это самую капельку Рэнди.
– Что это такое?
– Это закулисье. А ты думаешь, актеры просто спокойно ждут своей очереди выйти на сцену?
– Да, так я и думал.
Я тихо смеюсь и провожу его через дверь, ведущую в зал.
– Здесь надо вести себя тихо. Идет репетиция.
