– Вау! Это здорово, что твои родители такие… хорошие.
– А твои родители не такие?
– Ну, однажды был случай с бассейном. Другие парни, многие из них играли в бейсбольной команде, отказались заходить в воду одновременно со мной, говорили, что подцепят мое гейство, не хотели, чтобы я смотрел на них или прикасался к ним под водой, такая вот ахинея. Тогда я еще не сделал каминг-аута. Но кто-то поймал меня за тем, что я рассматривал фотографии сексуальных парней в Инстаграме, и тут многие стали подозревать, что я гей, но никто со мной ни о чем не говорил. До того самого урока плавания. Тут уж всем все стало известно наверняка. Думаю, я мог бы отрицать это, но я ничего не отрицал. Я сказал им, что в таком случае буду плавать один и заражу всю воду своим гейством, потому что должен готовиться к соревнованиям в конце семестра. Таким оказался мой каминг-аут в школе. Похожим на твой. Да, и я выиграл те соревнования.
– А твоим родителям было все равно? Им ты открылся?
– Да. Но они лишь спросили, чем я привлек внимание тех парней, и сказали, чтобы я не щеголял своей ориентацией.
– Они осудили тебя. – Я словно смотрю на тени за его спиной, которые вполне могут быть его родителями.
– Да нет, не осудили, – быстро возражает Хадсон. – Они не плохие люди, просто… – вздыхает он, – родители есть родители. Им хочется защищать меня.
– Само собой.
– Вот почему я предпочитаю бегать один. Бросаю вызов самому себе. Так мне лучше. Никакие гомофобы не станут опускать тебя, если ты бежишь один. А они не выигрывают столько игр, сколько выиграли бы, будь я в бейсбольной команде.
– Так им и надо.
– Ага. Ну что, ты будешь ставить мне подачу? – Он разворачивается и выпячивает зад. – Так нужно встать?
Я захожу ему за спину, беру его руку и немного оттягиваю назад. Наши тела пылают. Мне так приятно прикосновение его тела. Он так хорошо пахнет.
Он прижимается ко мне задом. Я беру его за бедра и притягиваю ближе к себе. Он делает резкий вдох и слегка стонет.
– Это не слишком подходящее место для того, чтобы держать ракетку, – говорит он, и я, смеясь, отступаю от него. Что мы делаем? Тренируем подачу. А не обмен взглядами или что-то в этом роде. Потому что мы masc.
Вообще-то подаю я хорошо. Это похоже на танец: руки у тебя над головой, а потом ты опускаешь их, но кисть при этом оказывается под определенным углом, будто ты хочешь помахать публике.
– Здесь главную роль играет кисть. – Я беру его кисть в свою руку и, делая это, кладу голову ему на плечо и понижаю голос. – Нужно поднять ее выше, чтобы угол не был таким острым. – Он все крепче прижимается ко мне.
– О’кей. – Мы оба на мгновение замираем, но потом я все же делаю шаг назад.
– А теперь попробуй.
Он подает, и на этот раз мяч летит через сетку.
– Я сделал это! – восклицает он. Берет с земли еще один мяч и снова подает, и мяч опять оказывается по другую сторону сетки. – Вау! Малыш. Так… действительно получается гораздо лучше. – Он улыбается мне: – А я-то думал, ты затеял все это ради того, чтобы облапать меня.
– А разве я не могу сделать это не на уроке тенниса?
Он, по-прежнему улыбаясь, делает шаг ко мне.
– Ты можешь делать все и где хочешь, – глухо говорит он, прежде чем поцеловать меня. Потом крепко обнимает, наши языки находят друг друга. Он легонько покусывает мои губы, что для меня внове, но я получаю от этого удивительное наслаждение. Перевожу дыхание и перехожу от его губ к уху.
– Хочешь пойти на лодочную станцию? – шепотом спрашивает он.
– Конечно.
* * *
В пятницу мы снова преодолеваем полосу препятствий, и я благополучно ныряю в шину и даже умудряюсь схватиться за веревку над ямой, но перелететь через нее мне не удается. Тем не менее Хадсон говорит, что я молодец, и целует в щеку. Я попытался подготовиться к сегодняшнему дню. То есть к концу первой недели, когда Хадсон обычно с наступлением темноты приглашает своих бойфрендов в яму для арахисового масла, где они наконец раздеваются, и я бы тоже с радостью сделал это, но я понимаю, что должен отказать ему. Должен дать ему понять, что у нас с ним не просто интрижка. И я знаю, как это сделать. Когда он спросит, готов ли я к этому, то я скажу, что мне нужно еще больше разговоров, а затем начну говорить на самую неэротичную тему, какую только могу придумать, – о его каминг-ауте перед родителями.
– Эй, Дал, – стучит по моему плечу Брэд, когда мы смотрим, как справляются с препятствиями другие ребята. – Можно поговорить с тобой?
– Разумеется. – Интересно, он хочет предупредить меня о том, что имеет в виду Хадсон, приглашая меня в яму? Хочет сказать, чтобы я взял с собой презервативы? Это было бы вполне логично, и меня бы это не удивило.
Он уводит меня в сторону от Хадсона, тот пожимает плечами и продолжает смотреть на ребят.
– Что случилось? – спрашиваю я, когда никто уже не может слышать нас. Он наконец догадался, что я не ударялся головой?
– Это касается Джорджа.
– А в чем дело? – Меня вдруг охватывает паника, будто меня окатили ледяной водой. Я что-то упустил? Может, Джордж сердится на меня? Может, он потерял голос? – Что не так с Джорджем?
– Все так, – улыбается Брэд. – По крайней мере… я так думаю. Но мы флиртуем с ним уже неделю, и он, конечно, забавный, он смешит меня, но не похоже, чтобы он… Я не знаю, действительно ли я ему нравлюсь. Вы с Хадсоном за то время, что мы флиртуем, успели стать бойфрендами. И как же он ко мне относится? Может, мне стоит оставить все это?
– Я знаю, что он считает тебя милым, – осторожно проговариваю я. Никто никогда не обращался ко мне за романтическими советами. Но догадываюсь, что, если у тебя есть бойфренд, тебя начинают считать экспертом в такого рода делах. Особенно если у тебя имеется план по завоеванию партнера. – Джордж хочет чего-то легкого. Так он сказал.
– Я могу быть легким, – улыбается Брэд.
– Не в этом смысле. Просто ему нужен кто-то… с кем он мог бы оставаться самим собой. И мне кажется, его беспокоит, что ты хочешь от него…
– Чтобы он стал совершенно другим? – Брэд вскидывает брови и упирает руки в бока. – Интересно, с чего он это взял?
– Значит, ты знаешь, что никто тут не ударялся головой? – Я глубоко вдыхаю. Он пока еще ничего не рассказал Хадсону, и это хорошо.
– Я же не идиот. И, вообще, ты делаешь то, что хочешь делать. Я и прежде считал тебя клевым парнем. Ты просто сразил меня наповал, когда пел ту песню… Как назывался спектакль? «Грязный старикашка»?
– Ага. – Я чувствую, что улыбаюсь, вспоминая об этом.
– Но новый ты тоже прикольный. При условии, что ты не собираешься подшутить над моим другом.
– Нет, – быстро отвечаю я. – Я просто хотел, чтобы он меня заметил.
