– Не-а, давай проведем время вдвоем.
Ладно. Сексуальное свидание крутых парней. Интимное свидание крутых парней. Я перебираю в уме некомандные виды спорта – стрельба из лука, пешие прогулки. Теннис. ТЕННИС.
– А что, если я покажу тебе, как надо играть в теннис? – Конечно, это может оказаться ужасным. Он говорил, что играет плохо, а у меня с этим все в порядке, но, подозреваю, его плохо и мое в порядке лежат в разных плоскостях. – Мы можем поработать над твоей подачей.
– О’кей, – улыбается он. Мы идем к теннисному корту, и я прокручиваю в голове порядок подачи. Он берет ракетки и мяч. На корте никого нет, и мы становимся рядом друг с другом в самом его конце, Хадсон, освещенный светом фонарей вокруг корта, смотрит на меня выжидающе.
– Ну хорошо, – говорю я. – Значит… это… э… – И название этой вот палки с круглой решеткой из струн совершенно вылетает у меня из головы. Я трясу ею, как будто мне очень весело.
– Ракетка? – Хадсон приподнимает одну бровь.
– Да. Правильно. А это мячик. – Я ударяю ракеткой по теннисному мячу, и он улетает вверх под каким-то странным углом и падает на другой стороне корта. Хадсон с подозрением следит за ним.
– А ты вроде говорил, что хорошо играешь.
– Ну… не знаю, насколько хорошо. Я хотел сказать, что могу ударить по мячу… – сглатываю я, – ракеткой… – Фу! – Иногда.
Хадсон смеется:
– Ты прикалываешься? – Он подходит совсем близко и кладет руку мне на бедро, его большие пальцы устремляются мне под одежду на уровне талии и гладят мое тело.
Я гляжу на его руки, в голове у меня пусто. Ну, не так уж, чтобы совсем пусто. Одна мысль в ней все-таки вертится. И она не имеет отношения к теннису.
– Может, нам просто стоит пойти на лодочную станцию? – с придыханием спрашиваю я.
Он опять смеется и делает шаг назад.
– О-ох. Да ты же показываешь мне, как надо подавать. Давай продолжим. – Он берет мяч, подбрасывает его в воздух, бьет по нему – и попадает прямо в сетку. – Видишь? У меня всегда так получается.
– О’кей, – говорю я, вставая за ним и позволяя своим рукам пробежаться по его плечам. Он прижимается ко мне спиной, его тело теплое, мое тоже. У меня возникает внезапное желание начать покусывать его ухо, лизнуть шею, затем стянуть с него рубашку и штаны и овладеть им прямо здесь, на теннисном корте.
Но нет. Надо остановиться! Не стану я его завоеванием на две недели! Он не станет для меня ХАЛом.
– Так ты любишь теннис? – Я разворачиваю его плечи и руку с ракеткой. – Много играешь? – направляю я разговор в безопасное русло. Не собираюсь сдаваться так скоро. Нужно лучше узнать его, сделать так, чтобы он влюбился в меня сильнее. Таков мой план.
– Сам не знаю. Вообще-то я предпочитаю те виды спорта, в которых соперничаю сам с собой. Вот почему мне так нравится полоса препятствий. И я люблю легкую атлетику. Я член сборной команды школы.
– Правда? – Стараюсь сделать вид, будто впечатлен его заявлением, хотя мне прекрасно известно это обстоятельство. Пытаюсь согнуть его руку так, чтобы можно было нанести хороший удар ракеткой по мячу и чтобы она оставалась при этом поднятой. Его кожа такая теплая, и это возбуждает меня. Я отвожу свою руку в сторону.
– Ага. Поэтому я не очень-то признаю теннис. А ты? Почему ты увлекся им?
– Потому что есть собаки, которые приносят мячи, – не подумав, брякаю я.
Он смеется и оборачивается, чтобы посмотреть на меня.
– Что?
– В Интернете можно найти видео, на которых собак учат приносить мячи, улетевшие за пределы игровой площадки. – И это правда. Это было мое второе любимое открытие, которое я сделал, когда гуглил разные виды спорта, первым же стала действительно забавная форма у некоторых спортсменов. Третье, если считать спортсменов, на которых эта форма надета. Четвертое, если считать этих же спортсменов без нее. Но точно в пятерке.
– Значит, ты полюбил теннис из-за собак?
Я пожимаю плечами:
– Ну… вроде того. – Я играю в теннис, потому что мне надо было заняться спортом, а заняться спортом надо было потому, что я полюбил тебя! Я едва удерживаюсь, чтобы не выдать ему это. Но такое признание не пойдет мне на пользу. – Думаю, мне нравится следить за противником, – говорю я, чтобы сказать хоть что-то. – Нужно раскусить его, понять, что он собирается сделать, а затем изобразить вариации на эту тему – создать у него впечатление, будто он знает, что происходит, а на самом деле обмануть его, чтобы все у него пошло наперекосяк. – И это – своего рода театр, и актеры часто играют по такому принципу. Что правда, то правда. Таков Рэнди… пропущенный через Дала.
– Значит, ты любишь соревноваться с другими.
– Думаю, так оно и есть.
– Здорово! Это тоже – хороший способ самосовершенствования. Благодаря ему мы становимся лучше.
Я киваю:
– Ты именно поэтому занялся спортом?
– Ну… вроде того, – повторяет он мои слова, вытягивая вверх руку и глядя в небо. – Вообще-то мне всегда нравилось бегать и все такое. Я всегда был активным ребенком. И мой папа любит разные виды спорта – так что у нас всегда был включен спортивный канал. Он смотрел не только бейсбол и футбол, но и соревнования по легкой атлетике, Олимпийские игры, сноубординг. И всегда старался втянуть меня в занятия спортом. А у меня было много энергии, и играть в детской лиге по бейсболу было весело, и, кроме того, я всегда был при деле, и мой папа болел за меня, сидя на трибуне: «Это мой пацан», ну и так далее.
Так что я много чем занимался. Но я никогда не любил Малую лигу так, как люблю легкую атлетику. Когда ты играешь в бейсбол, то играешь в команде и должен полагаться на других людей, чтобы послать мяч…
Повисает долгая пауза, и я слышу, как он сглатывает.
– Им не нравится, когда в команде играет мальчик-квир?
Он пожимает плечами:
– Наверное. То есть они никогда не называли меня гомиком или как-то еще, но… часто употребляли это слово.
Я качаю головой:
– Это слово мне не нравится.
– Ага. – Он снова поднимает лицо вверх, и я не вижу его выражения. – Мне тоже. – Голос у него странный, холодноватый. Но потом он смотрит на меня, и на его лице появляется очаровательная улыбка. – У тебя были проблемы, когда ты совершил каминг-аут?
Я тоже пожимаю плечами:
– Ну да, были какие-то. В основном меня просто игнорировали.
– Ты уже говорил мне это, а я так и не могу себе этого представить. – Он оглядывает меня с ног до головы.
Я краснею:
– Ну, в школе я веду себя тихо. То есть я открылся некоторым людям, и я не вру, когда меня спрашивают об этом, но… все всем и так понятно. Хотя мало что изменилось. Никто не перестал пользоваться словом «гей» как ругательством, ну и всякое такое. Однажды кто-то написал гомик на моем шкафчике. Мои родители пришли в ярость и стали метать громы и молнии в кабинете директора. Они выяснили, кто это сделал, и его временно отстранили от занятий. С тех пор меня, в общем-то, оставили в покое. Грязные взгляды, смех… до тех пор, пока я ни на кого не смотрю и хожу, опустив голову, но…
