– Танцы – не твоя стихия? – спрашивает он.
Я проглатываю грубый ответ о том, что, вообще-то, я один из лучших танцоров в лагере и меня сдерживает лишь отсутствие стиля у партнера. Но, впрочем, я действительно должен казаться Хадсону плохим танцором – это часть моего плана.
– Никогда прежде не танцевал с парнем. – И это правда. О боже, это правда! А сейчас я танцую с ним! Хадсон притягивает меня ближе к себе. Наши животы соприкасаются, и мне приходится немного отстраниться, чтобы он не почувствовал моего возбуждения.
– Просто покачивайся в соответствии с ритмом. – Он кладет мне на талию другую руку. – И обними меня.
Что я и делаю. Кладу руки ему на плечи, едва удержавшись от того, чтобы не обнять его за шею, и мы продолжаем покачиваться как десятилетние мальчики, подражающие взрослым на свадебной вечеринке, и продолжаем делать это до тех пор, пока не заканчивается песня I Rise и кто-то из вожатых не начинает жонглировать. Мы с Хадсоном садимся, он кладет руку мне на ногу и сжимает ее, и я смотрю на Джорджа, строящего мне сердитую рожицу. Все идет очень хорошо.
В конце шоу Диана обычно поет под фонограмму песни из мюзикла, который будет представлен в текущем году, и на этот раз она исполняет страстную версию Honestly Sincere. Как правило, в конце шоу она спускается в зал и садится на колени Джоан или флиртует с Космо, но на этот раз устремляется прямо ко мне, протискивая свой необъятный зад между сиденьями, и, оказавшись передо мной, поет и, наклонившись, заправляет мои волосы за уши – или она сделала бы это, если бы я решительно не отпрянул от нее.
– Запиши и не забудь, – поет она мне. – Надо быть открытым. Искренним и открытым! – А затем, продолжая петь в микрофон, снова оказывается в проходе между рядами.
Ну что тут скажешь? Марк никогда не отличался деликатностью.
Но я смотрю на Хадсона и вижу, что тот улыбается, взволнованный выбором Дианы, и мне становится без разницы, что она там спела. Просто я чувствую себя счастливым. Искренне счастливым.
После того как под аплодисменты вставших со своих мест зрителей Диана закрывает шоу, мы все высыпаем из зала в ночную прохладу и начинаем осторожно подниматься по лестнице к домикам.
– Это было круто, согласен? – спрашивает меня Хадсон. Мы с ним больше не держимся за руки, потому что идем посреди толпы.
– Это было удивительно, – соглашаюсь я.
– Мне очень понравился микс песен Мадонны. Я ничего не знаю о диджействе, но мне здорово зашло, а тебе?
– Ага. И Диана здорово спела ту песню под фанеру. – Марк сегодня на вершине успеха.
– Ну, что касается меня, то я небольшой фанат дрэг-шоу. Но раз в году с удовольствием смотрю его. И иногда мне начинает казаться, будто я единственный здесь нормальный человек, в хорошем смысле этого слова.
– Нормальный? – переспрашиваю я.
– По сравнению с внешним миром. – Быть квиром – это, конечно же, нормально, но ведь существуют и дрэг-квин, и мюзиклы, которые… – И, помолчав немного, он продолжает: – Меня будто распилили пополам. Ну, вроде как есть нормальный мир и есть мир геев, и я живу в мире геев, и мне нравится это, но в то же самое время я, возможно, не вписываюсь в него целиком. И мне бы хотелось, чтобы мир геев больше подходил мне. Не знаю, похоже, я порю чушь.
– Нет. Думаю, я понимаю тебя. Мы с тобой определенно существуем сейчас в мире геев, и нам бывает трудно признать, что это наш мир, что мы принадлежим ему. Мир натуралов – ненормальный мир – не желает принимать нас. Но здесь мы можем быть такими, какими хотим быть. И никто и не подумает осуждать нас.
– Я не считаю, что мир натуралов отказывается принимать меня, – смеется он. – Я имею в виду, что нам приходится жить в нем, и мне это комфортно. По большей части.
– Ну да, но ты должен чувствовать себя комфортно и здесь.
– Я и чувствую, но дрэг-квин быть не хочу. Вот что я пытаюсь донести до тебя.
– Ну, вряд ли кто-то будет тебя заставлять, – смеюсь в ответ я. – С такими-то плечами.
Он весело смотрит на меня и тоже смеется. Мы доходим до верха лестницы, и толпа начинает удаляться от нас, направляясь к домикам.
– Ты хорошо разбираешься в таких вопросах для здешнего новичка.
– Я много думал об этом, – не так чтобы лгу я. Я и впрямь немало размышлял на подобные темы. Впервые покрывая свои ногти лаком за пределами лагеря, я думал: «Ну вот, это станет еще одной причиной для засранцев вести себя по отношению ко мне как засранцы», а потом: «Они будут вести себя так в любом случае, зато я смогу испытывать маленькую радость каждый раз, когда мои ногти сверкнут при ярком свете». И еще я думал о мальчике из лагеря, который сказал мне в темноте, что я особенный, и о том, что я действительно почувствовал себя с ним таким. Но этого не стоит рассказывать Хадсону. Такая история не в духе Дала.
– Понятно, – говорит Хадсон. – Пошли вон туда. Я хочу кое-что показать тебе.
Он берет меня за руку и ведет к актовому залу, к задней его части, погруженной в темноту.
– Что? – спрашиваю я.
– Как считаешь, у нас было хорошее первое свидание? – Его лицо наполовину скрывает тень, выступающие скулы ярко освещены, глаза блестят.
– Да. Действительно хорошее.
– Замечательно. – Он слегка отворачивается от меня, и я облокачиваюсь на стену зала, чтобы лучше видеть его, а затем, не успеваю я понять, что происходит, как он наклоняется и целует меня. Честно говоря, я ожидал, что его поцелуй окажется грубым и даже неопытным. Но это была глупая мысль, учитывая историю его похождений. Кроме того, он излучает такую энергию, что я думал, будто его поцелуй окажется сродни удару. Но я ошибался. Он нежен, но настойчив, его язык осторожно раздвигает мои зубы, его руки обнимают меня. Он приникает ко мне, и меня не смущает, что он чувствует, как я возбужден, потому что я чувствую, как возбужден он. Его руки спускаются ниже по моей спине, и он притягивает меня еще ближе. Знаю, мне следовало бы оттолкнуть его – ведь это уже больше, чем просто поцелуй; это уже довольно далеко зашедшая любовная игра, он ведет себя как плейбой, и я рискую стать еще одним его завоеванием на две недели, но все это уже происходит, и это так хорошо. До такой степени хорошо, что у меня перехватывает дыхание. Так хорошо, будто я пою соло на сцене. Будто мне устроили овацию стоя.
Но мне, собрав все мои силы, все же удается отпрянуть от него, когда он делает паузу, чтобы глотнуть воздуха.
– Не так быстро, – говорю я. – А не то я подумаю, что у тебя больше общего с Халом, чем ты хочешь показать.
Хадсон какое-то мгновение будто пребывает в шоке, и я боюсь, что все испортил, но потом он улыбается.
– Верно. Не надо спешить. Прости. Просто ты… очень хорошо целуешься.
– Ты тоже. – Я по-прежнему прислоняюсь к стене. Мои колени не держат меня. Я и думать не думал, будто слабость в коленках – нечто реальное, но теперь убеждаюсь: это вовсе не оборот речи.
