Насколько я безумен, чтобы довести дело до конца? Насколько я глуп, чтобы дать Дугласу шанс объясниться и узнать всю правду? Насколько я уже влюблён в него, чтобы вновь позволить обмануть себя?
Глава 22
Я собрал свои вещи и оставил их в спальне. Прочитал контракт от корки до корки, и не нашёл там ничего, что помогло бы мне разобраться в своих чувствах. Я начал анализировать всё подряд: своё поведение, Дугласа, друзей, брата, Кензо. Я настолько углубился в свои переживания, что сам не заметил, как наступил вечер, и время приблизилось к восьми часам. Не знаю, придёт ли сегодня Дуглас. С одной стороны, я хочу, чтобы он пришёл, и тогда смогу поговорить с ним, присмотреться к нему в свете того, что узнал от Кензо, и решить, что делать дальше. С другой, мне страшно увидеть его и пережить очередную паническую атаку. Дуглас – всё, чего я боялся в жизни. Он собрал в себе абсолютно все качества демонов, терзающих меня уже долгое время. И взглянуть в глаза этому страху я боюсь. Очень боюсь.
Я не в силах что-то готовить. Просто стою в кухне и смотрю перед собой. На всякий случай кладу нож рядом, потому что понятия не имею, с чем столкнусь этой ночью.
На самом деле, кроме привычного для меня страха, внутри разгорается невероятно сильное разочарование. Нет, не в Дугласе. В себе. И я не могу точно сказать, почему чувствую себя подавленно и даже отчуждённо. Мне больше не хочется кричать или обвинять его в жутком обмане, в насилии, в моём личном временном аду. Мне просто хочется понять, когда же я перестану, наконец-то, верить во что-то лучшее в людях? Когда прекращу прощать их?
Ключ поворачивается в дверном замке. Я обнимаю себя руками. Так больно. В груди давит сильно.
Раздаются уверенные шаги, звучащие как раскаты грома для меня. Нет, Дуглас ходит не так громко, но сейчас это словно последние минуты моей жизни, и всё обостряется. Буквально всё, особенно горечь в груди.
Внешне он никак не изменился. Такой же мрачный. Взгляд ледяной и осуждающий. Голос… давящий на нервные окончания.
– Я не чувствую запаха пищи, Сантьяго. – Скулы Дугласа резко двигаются. Тембр его недовольный и злой. А мне всё равно. Я бессмертный как будто, раз сам напрашиваюсь. Я не могу ему нравиться. Не могу. Когда человек нравится, то не будешь с ним обращаться так, как он обращается со мной.
– Я её и не готовил. Ты не сообщил, будешь ли сегодня здесь. Вчера я ждал тебя. Всю ночь ждал, а сегодня мне больше не хочется тебя ждать. Больше не хочется. Прости. – У меня, оказывается, такой тонкий голос, что самому противно от слабости, звучащей в нём. Но я так устал от мыслей и страхов. Видеть его и знать, что он такой же, как я, но при этом никогда не примет себя и будет всегда применять насилие, чудовищно.
– Мне плевать. У тебя есть десять минут, чтобы приготовить мне что-нибудь. Иначе я вычту это из твоей зарплаты. Ты забылся, Сантьяго. Я твой хозяин. Ты обязан подчиняться мне и выполнять мои требования, дома я или же нет. Я, блять, здесь хозяин!
Я не дёргаюсь от резкого крика Дугласа. Он приближается ко мне, и я бросаю взгляд на нож. Дуглас смотрит туда же. Это останавливает его буквально в двух шагах от меня. Двигаюсь назад, оставляя между нами приличное расстояние, продолжая обнимать себя.
– Не волнуйся, Дуглас. Я не убью тебя, это лишь самооборона. Хотя… – из горла вырывается нервный смешок, но так больно. Так больно.
– Я не умею себя защищать. Никогда не умел. Гонсало всегда смеялся надо мной, потому что я букашек переносил на деревья с тротуара, только бы на них никто не наступил, и они не погибли. Меня не били, но задевали в школе, потому что я колумбиец, а не «белый». И я сносил всё, прощал их и не нарывался. Ни разу не нарывался на проблемы. Я умел их обходить. Поэтому ты можешь не волноваться и не переживать, это была всего лишь жалкая попытка защитить себя. Но что я могу сделать против такого сильного мужчины, как ты? Ничего. Я даже драться не умею.
Дуглас поджимает губы и расправляет плечи. Готовится напасть. Его руки сжимаются в кулаки, и я это вижу. Всё вижу сейчас. Намного ярче, чем раньше, зная теперь его тайну.
– Ты решил, что я тебя ударю, дебил? У меня есть на это причины, Сантьяго?
– Я не знаю. Но насколько помню, ты приказал мне не приближаться к тебе и держаться на расстоянии. Я и держусь.
Тени на его лице снова пугающе играют, и он делает шаг ко мне. Я – от него.
– Это уже смешно, Тьяго. Ты сам напросился, и я высказал тебе то, что думаю. Ты не имеешь права фантазировать обо мне. Я довольно долго терплю твоё отвратительное поведение и смею говорить о том, что мне противно. А теперь живо, мать твою, приготовь мне поесть. Сегодня у меня не самый удачный день и не самое приятное настроение. Не нарывайся. – Он указывает пальцем на плиту, но я отрицательно мотаю головой.
– Нет. Прости, Дуглас, но я… я ухожу. Да, ты сейчас мне скажешь о том, что контракт имеет силу, но это ложь. Ты начнёшь манипулировать моими чувствами к друзьям и мной, но у тебя нет прав. За это время ты уже должен был убедиться, что опасности твоей семье я не представляю и со Стеф давно не виделся. Я больше не могу так, Дуглас. Ты мне врёшь. Я пытаюсь тебя понять, быть с тобой искренним и находить для тебя оправдания. Но прости… прости меня, я не понимаю, за что ты так со мной. Почему я, Дуглас? Из-за внешности? Из-за того, что от меня легко избавиться? Не волнуйся… нет, молчи.
Выставляю руку вперёд, не позволяя ему ничего сказать. Хватит. Он будет продолжать изводить меня, ломать и насиловать изнутри, а я, как идиот, прощать. Но всё. Я не смогу его простить, если он зайдёт дальше. Знаю, что Дуглас не просто мужчина, в которого я нечаянно влюбился, он большее. Будет большим, если я не остановлюсь сам и не остановлю его.
– Прости меня, но у меня нет сил на тебя. Сейчас мне противно всё, что связано с тобой, и что будет дальше. Я боюсь тебя, Дуглас. Боюсь, что ты сделаешь со мной в будущем. Боюсь, что, будучи настолько слабым и трусливым, позволю себе прибегнуть к страшному. Я так любил жизнь. Безумно любил её, Дуглас. А рядом с тобой я ненавижу всё вокруг. Я начал стыдиться себя. Прости меня… прости, но ты моя боль, и я не хочу, чтобы она зашла слишком далеко. – Быстро вытираю, выкатившуюся слезу и, разворачиваясь, направляюсь к себе за вещами.
– Тьяго…
Но я не останавливаюсь. Иду к себе и закрываю дверь. Он, если захочет, её выломает. Просто выбьет к чёртовой матери, и от этого жутко. Теперь всё здесь слишком страшно для меня. Только хватаю свой чемодан, вешаю на плечо рюкзак, как раздаётся грохот, от которого я отскакиваю. Дверь висит на одной петле. На одной, мать его, петле от силы, с которой Дуглас шибанул по двери, полагаю, ногой. От страха меня парализует. Я должен уйти.
– Дай пройти…
– Нет. Ты забыл, что наш контракт ещё не завершён? Я не отпускаю тебя! Живо иди в кухню и готовь мой ужин, чёрт возьми! Я хочу свой, мать его, сука, ужин! – Дуглас с размаху ударяет кулаком по двери, и она жалобно качается, обещая грохнуться.
