У меня даже перехватило дыхание, разве может быть столько счастья в один момент? От волнения я опустила голову и закрыла глаза, ощущая сердцебиение где-то в горле.
– Саша? Ты не молчи, а то мне даже не по себе.
Медленно выдохнув, я посмотрела в любимые глаза.
– Это не молчание, это удержание радости от счастья. И это счастье льется на меня, как из рога изобилия. Страшно становится.
– Не бойся, это наша награда после испытаний. Мы выдержали, и теперь все будет хорошо. – Константин наклонил голову и улыбнулся. – Мне надеяться на твой ответ?
– Я даже… Просто…
– Пожалуйста, Саша, не поступай так со мной. Любую правду. Я уже взрослый мальчик, смогу выдержать отказ, только не молчи.
– Костя, – начала я, замявшись, – ты знаешь, как я отношусь к тебе, но твое предложение… Мне всегда казалось, что мать одиночка это позор, а чужой ребенок – обуза, которая будет мешать всю жизнь. Не думала, что меня можно принять беременную от другого, тем более, что кому-то нужен будет мой сын. Но ты предлагаешь мне все это, и я не знаю, как себя вести.
– Фух… – выдохнул Константин. – Я уж было подумал… Послушай, если я принял тебя с жизнью до меня, со всеми привычками, с образом жизни, со взглядами, с бывшими отношениями, как часть тебя, то я принимаю и твоего сына, как часть тебя. Это неотъемлемо и логично.
– Да, наверное, это так.
– Не сомневайся во мне, я вывернул себя наизнанку, ты же видишь. Нет ничего странного в моем предложении, это ведь естественно. Ты единственная живешь в моем сердце всю жизнь. И я хочу быть с тобой. А ты? Чего хочешь ты?
Потянувшись к губам Кости, я поцеловала его и прошептала:
– Хочу быть с тобой. Потому что всем сердцем люблю тебя.
Это был наш первый поцелуй. Первый. Несмотря на все наши отношения, мы никогда не прикасались друг к другу, как пара. И этим момент был неповторим.
– Ты мое сокровище, – тихо произнес Константин, обняв меня. – Если бы ты знала, как я тебя люблю, как любил всю жизнь… Мне было тяжело скрывать это. Очень. Несколько раз я чуть не сорвался. Когда ты перешла с той стороны слабая, мне пришлось первый раз обнимать тебя, держать в своих объятиях, тогда я чуть с ума не сошел, при всей моей силе это просто разрывало на части. Тогда я убежал на улицу, подальше от тебя, и, наверное, от себя. Но от себя разве убежишь… Мне хотелось заглушить себя, свои чувства, свое сердце физической болью, и если бы я увидел тогда топор, отрубил бы себе палец, не задумываясь. Но я просто бил кулаками по стене, пока она не окрашивалась в красный. Сколько раз потом еще мне приходилось прикасаться к тебе, и, стиснув зубы, я делал то, что требовалось, а потом отходил куда-нибудь подальше от тебя, пытаясь причинить себе физическую боль посильнее. Но ничего не помогало. Передо мной всегда стояла ты.
– Прости, что причинила такую боль. Теперь этого не будет, обещаю. Как бы мне хотелось залечить все твои раны.
– Все зависит от тебя и от твоего ответа. – Константин сжал мои плечи руками. – Выходи за меня замуж. Сделай нас счастливыми.
Я улыбнулась и закивала:
– Конечно. Да, я согласна. На все. С тобой хоть на край света.
Кажется, мы стояли, обнявшись, вечность. Мы не могли оторваться друг от друга, от прикосновения, от поцелуев, от запаха и ощущения счастья. Это необыкновенное чувство – любовь.
Как-то, спустя три месяца, к нам зашла Зоя. Рассказывая новости, кузина прилегла на кровать, где лежал Марк. Сунув палец в его цепкий кулачек, Зоя улыбнулась:
– Привет, племяшик! Какие глазища! Умереть – не встать. Скоро у тебя родится братик Валентин, будет приходить в гости.
– У тебя тоже сын? – обрадовалась я. – Два брата, будут защищать друг друга, возраст практически один. Могу предложить себя в крестные, если захочешь.
– Нет уж, – фыркнула сестра. – Насильно навязывать религию не стану, пусть вырастит и сам решит.
– Ты что, Зоя? Ты же не будешь ждать его взросления, чтобы покормить едой, а крещение – духовное кормление. Ты отвечаешь за ребенка, решаешь, какую одежду ему носить, какими игрушками играть, холодно ему или жарко. Так почему же хочешь лишить своего сына духовной одежды, духовной пищи? Ты же сама крещенная.
– Ой, Саша, у тебя после возвращения крышу снесло на религии. Давай не будем на этой теме съезжать, ругаться, у меня свое мнение, и точка.
Я расстроено оглядела кузину, но не стала возражать. До рождения моего племянника время еще есть, может быть, у его матери пройдет гормональный бзик, и все встанет на свои места.
Шло время, размеренно и спокойно, мы радовались каждому дню, потому что научились ценить то, что у нас есть.
Наша с Костей свадьба прошла в тесном семейном кругу дома. Барковские и Тоши Кимура, даже отец Константина приехал.
Мое атласное нежно-розовое платье в пол очень нравилось Зое, она и организовала торжество в этом цвете: повсюду розовые бутоны, бело-розовые скатерти и банты на стульях, россыпь нежных лепестков повсюду, обвитые розовыми лианами перила лестницы. В этот же день мы обвенчались в монастыре отца Адриана, и это таинство очень подействовало на Костю, он сравнил это с волшебством.
Моя сестра наконец познакомила нас с Дмитрием, высоким белокожим брюнетом, отцом их будущего ребенка, который носил необычную фамилию Штефан. Зоя сказала, что фамилия немецкая, а сам Дмитрий происходит из старинного немецкого рода.
Почти через месяц после нашей свадьбы мы гуляли на свадьбе Зои и Димы. Небольшой животик кузины не был виден под пышным белым платьем, жених и невеста выглядели потрясающе: оба брюнеты, высокие, стройные с белозубыми улыбками, как на картинках.
Жизнь продолжалась. Свободная от внедрения Самаэля и ему подобных.
Костя оказался очень заботливым мужем, безгранично любящим меня и нашего сына Марка, которого он усыновил. Я была так счастлива, как никогда в своей жизни. Если говорят о настоящем женском счастье, то я его испытала сполна. Благодаря Константину, ведь это он делал все для семейной идиллии и буквально носил нас с сыном на руках.
Марк рос серьезным и умным не по возрасту, чего стоили его темные глаза и задумчивый взгляд, на который все обращали внимание. Сынок радовал меня каждый день, который подарил ему Бог, ведь с таким диагнозом дети редко выживают.
Эпилог
Когда Марку было два года, Костя играл с ним, приговаривая:
– Чей это ребенок, а? Ты чей сын?
– Твой, – улыбаясь, отвечал Марк.
– Чей «твой»? Птичкин? Петин?
– Нет. Я Остин!
– Костин?
– Да, Остин!
– Значит, ты Марк Костин Равинский? – не унимался Константин, с трудом пряча улыбку.
– Да, я Марк Остин, папа, что тут непонятного? – недоумевая, тряс ладошкой сын, заставляя нас прыскать со смеху.
