– Ты поишь Бет имбирным чаем? Часто?
– Да, мэм. Ей гораздо лучше. Папа просил меня сказать, что он вам очень обязан. И что через день-другой он вам нанесет визит.
– Мне ни к чему его благодарности, Мэтти. Видеть, что сосед пошел на поправку, – это и есть лучшая благодарность. И к тому же я была не одна. Мама Уивера сделала не меньше.
– Да, мэм.
– Она мне, кстати, рассказала, что случилось с Уивером. Это ужасно. Я слыхала, Джим Хигби посадил этих людей в окружную тюрьму. Уивер молодец. Верно говорят: кто хочет, тот добьется.
– Да, мэм.
– Ты теперь вернешься в «Гленмор»?
– Папа повезет меня завтра утром. Потому я и принесла вашу корзинку и банки. Хотела вернуть их вам до отъезда.
Она подняла голову и устремила на меня взгляд бледно-голубых глаз.
– Ты там, должно быть, много чему научилась? Готовка, глажка и все прочее?
– Да… кое-чему…
– Это хорошо. Эйлин Хеннесси печет чудесные пироги с начинками. И отличный балтиморский торт. Она методичная стряпуха, насколько я помню. Все записывает. Тебе бы стоило попросить у нее какие-нибудь рецепты, – она выпрямила спину. Я услышала хруст. – Ну, пожалуй, хватит, – она подняла таз. – Ройал, прежде чем идти в дом, отнеси свиньям горох.
– Ага.
Сетчатая дверь за миссис Лумис захлопнулась, и мы остались наедине.
– Завтра в «Гленмор»? – спросил Ройал.
– Да. Прямо с утра.
– Выходной у тебя скоро?
– Вряд ли. Не осмелюсь просить. После того как я пробыла дома целую неделю…
– Угу.
Минуту-другую мы молчали. Я смотрела на пионы миссис Лумис. У некоторых уже опадали лепестки. За неделю, пока моя семья так тяжко болела, у меня не было ни времени, ни желания выбирать себе слово дня, – а хоть бы и было, все равно словарь остался в «Гленморе». Но одним из последних слов, которые я нашла там раньше, было слово преходящий. Это означает «мимолетный, недолговечный». Я вспомнила об этом, глядя на увядающие пионы.
– Ну тогда держи, – вдруг сказал Ройал.
Он достал из кармана маленький квадратик тисненой бумаги, сложенной во много раз. Внутри что-то лежало. Я развернула и увидела тусклое золотое колечко с тремя камешками: в серединке щербатый опал, по бокам от него два крошечных граната. Когда-то оно, наверно, было красивым.
Я посмотрела на Ройала.
– Ройал, ты… ты меня любишь?
– Ой, Мэтт. Я ж купил тебе кольцо, правда?
Я снова посмотрела на кольцо и подумала о том, как потеряла двух коров и потеряла бы больше, если бы не Ройал. Выжившие были еще очень больны. Они только-только начали опять давать хорошее молоко. Ройал их целую неделю кормил и заботился о них. И о телятах тоже. Он привел трех молочных коров своего отца, чтобы телята не голодали. И они сразу присосались, все, кроме Болдуина. Тот не желал сосать вымя чужих коров – пил только из ведра. И голову не желал поднимать. И не резвился с другими телятами – просто стоял на пастбище, совсем один, изо дня в день. Лу, как только смогла встать, начала ходить к нему. Она угощала его кусочками кленового сахара, но он не брал. Она чесала его за ушами и терла шею, но он увертывался. Лу не была ему нужна – ему была нужна Ромашка. Да только Ромашки больше не было, и мало-помалу он начал брать, что дают.
Как и все мы.
– Я скопил десять долларов, Мэтти. И у мамы тоже есть кой-какие сбережения. Она нам поможет. Да и ты кое-чего подсоберешь к концу лета, верно? Если все сложить, для начала нам хватит.
Я не отрывала взгляд от кольца.
– Согласна, Мэтти?
Я надела кольцо. Оно было как раз.
– Согласна, Ройал, – сказала я. – Пойдем ко мне, скажем папе.
Южный Оцелик
2 июля 1906
Понедельник, ночь
Мой милый Честер,
Надеюсь, ты простишь меня за неровные строчки – я уже прилегла. Я так тяжко трудилась весь день… С утра помогала маме стирать, потом – готовить обед. После обеда собирала клубнику, и это было весело, только я ужасно устала. Поля здесь красные от ягод. А сейчас, вечером, мама варит варенье и печет печенье и хлеб. С тех пор как я приехала, мы едим ягоды почти каждый день. Мама говорит, из меня получится прекрасная стряпуха. Что ты на это скажешь? Я сегодня ужинала одна: жареный картофель кубиками, и французский тост, и еще много разного вкусного…
Я отрываюсь от письма Грейс и смотрю во тьму. Тоска по маме вдруг становится острой до боли. Мне так нужна моя мама, так не хватает ее прямо сейчас. Она тоже варила варенье и пекла вкуснейший розовый клубничный торт. Сладкий, как ее поцелуй у меня на щеке. Иногда после полудня она собирала корзинку ягод и ставила их, нагретые солнцем и ароматные, на кухонный стол, а рядом – миску со свежими сливками и еще одну, с кленовым сахаром. Мы обмакивали клубничины сперва в сливки, потом в сахар и жадно уминали. И на вкус это была не просто клубника, а что-то еще. Такой вкус, как будто папа насвистывает, возвращаясь ночью с поля, или новорожденный теленок в первый раз встает на ножки, или Лоутон рассказывает нам у костра страшные истории про привидения. Я думаю, это был вкус счастья.
А однажды мама сделала это лакомство только нам двоим, мне и себе. Это было, когда у меня начались первые месячные. Она усадила меня за стол в кухне, накрыла мою ладонь своей и сказала, что я больше не девочка, а взрослая девушка, а главное сокровище девушки – это ее целомудрие, и что я никогда и ни за что не должна отдавать свое целомудрие ни одному мужчине – только тому, за которого выйду замуж.
– Ты меня понимаешь, Мэтти? – спросила она.
Я надеялась, что понимаю. Я знала, что целомудрие – это «добродетельность, чистота и непорочность», потому что однажды это было моим словом дня. Но я не знала, что мужчин все это интересует; Фрэн говорила, им интересно только подержаться за наши груди. Так что я спросила:
– А где оно, мое целомудрие?
– У тебя под юбкой, – ответила мама, слегка покраснев.
И тогда я тоже покраснела, потому что поняла, что она имела в виду. Может, не совсем, но поняла. По крайней мере, я знала, где целомудрие у коровы и курицы и зачем оно нужно.
А потом я спросила:
– Мама, а как понять, что мужчина тебя любит?
– Ты просто поймешь, и все.
– А как ты поняла? Папа сказал «я тебя люблю» и подарил тебе красивую открытку или еще что-то, и тогда ты поняла?
Мама рассмеялась.
– Это похоже на папу?
– Но тогда как?
– Просто поняла, и все.
– А как я пойму?
– Просто поймешь, и все.
