Кристофер любил наблюдать за женой в такие дни, когда она воодушевлена и словно на кону было спасение мира, прилагала все усилия для достижения задуманного. В такие моменты она напоминала ему об утраченной молодости, в такие дни она словно возвращала их в ту самую молодость и давала новое усиленное дыхание им двоим. Он любил все, что есть в ней, тот указательный тон, полный власти и силы, та нежность и слабость, которая скрывалась за способностью все контролировать. И в конце дня, когда они готовились ко сну, Мери как бы невзначай и почти стыдясь своих слов, аккуратно могла рассказывать об очередной своей мечте, которая бережно охранялась в ней годами. Он любил слушать ее, он любил ее.
На утро с шумом от скорости передвижения подкатила коляска к парадному входу, Мери, в ночной сорочке с чепчиком на голове выбежала встречать дочь, однако это была не Келли. С гордой осанкой, хорошо уложенными волосами, до идеальности зачесанными на голове, и с широкой открытой улыбкой навстречу шла Агнесс. Она не предупреждала о приезде, от этого мать несколько секунд не могла пошевелиться с места, решив, что младшая дочь ей всего лишь привиделась из-за долгой разлуки и тоски.
– Мама, неужто вы не узнаете меня – и звонко заливаясь смехом маленькой девочки Агнесс почти повисла на шее матери, словно десяти лет взросления не существовало.
– Милая, как же так, я уже грешным делом решила, что из ума выжила, совсем старая стала – отвечала мать заливаясь слезами и ухватив дочь за щеки силилась пристально рассмотреть уже совсем взрослое лицо, в котором с трудом возможно было разглядеть ту маленькую девочку.
Разлука была долгой, так как все каникулы Агнесс занимала бабушка, которая взяла ее под свое крыло и возила по всем злачным местам. Она имела большие надежды, что все уготованное счастье для ее непутевой дочери Мери может заполучить внучка, и не прогадала. Из Агнесс действительно получилась красавица, она была из таких девушек, чью красоту находили привлекательной все, и дамы и джентельмены. Ее широкая и чистая улыбка покорила многие сердца, однако ее сердце не так легко было покорить. Агнесс было уже восемнадцать лет, ум ее намного опережал физическое развитие по годам. Легкая, воздушная, обладала тонкой хитрецой, которая казалась загадочной и притягательной. Свет Лондона был очарован красотой и существом Агнесс Таунсенд. Она понимала, как легко ей может достаться в жизни все, чего она пожелает, и от этого ей каждый джентельмен мог легко наскучить на первой минуте незатейливого общения. Однако в родных краях, на просторах родины, она почувствовала, как в ней началась борьба между лучшими ее качествами и привычным для нынешней жизни поведением. И в ту минуту, как увидела мать, вся высокомерность и сдержанность словно испарилась в утреннем тумане, она смотрела матери в глаза и перетянувшие сердце нити стали обрываться одна за другой, заливая нежностью орбиты глаз дочери.
– А где Мия, ужасно соскучилась по ней. Она все такая же отрешенно одинокая? – поинтересовалась Агнесс, когда минута молчаливой встречи подошла к концу.
– Твоя сестра бог весть что напридумала себе и отдала свою жизнь в руки одиночества, возлагаю надежды, что ты, моя милая, не последуешь ее примеру и все же устроишь свое счастье – видно было, что тема касаемо Мии, доставляет Мери некое раздражение и досаду и она переживала, чтобы судьба Агнесс не стала похожей на судьбу средней сестры.
– Мама, не переживайте, моя жизнь точно будет лучше всех – и подхватив миссис Таунсенд под руку, не отрывая взаимных взглядов друг от друга мать и дочь вошли в дом.
Мию Агнесс застала, когда та еще была в кровати. Старшая сестра, облокотившись на приподнятые подушки, что-то писала. От встречи с ней комнату поначалу залили восторженные возгласы, затем все перетекло в шум от болтовни, наперебой каждая старалась как можно больше в свою очередь рассказать, что нового приключилось с ними за эти годы и конечно же верх одержала Агнесс, так как в ее жизни больше смен декораций, чем у сестры, проживающей в туманной дали.
– Ну дорогая, а что ты писала, когда я вошла – вдруг поинтересовалась Агнесс, давая понять, что ничто из ее вида не упускается, по всей видимости этим качеством она точно пошла в мать.
– Давнему другу письмо, в котором говорится о моей тоске – смеялась Мия, складывая лист бумаги вчетверо, чтобы сестра не рассмотрела строк.
– Это тот друг, из-за которого ты отказала мистеру Бакеру?
Наблюдательности Агнесс можно только позавидовать, она догадывалась обо всем, но не торопилась выспрашивать у сестры деталей, так как не хотела переживать боль сестры самой. Она безмерно любила Мию, и раньше хотела быть похожей на нее, однако жизнь порознь воспитала ее совсем иначе, и единственное что в ней осталось, это слепое поклонение образу сестры, которая для нее словно героиня из книги. Но проживать всю историю Мии она не хотела, поэтому сразу же перевела разговор:
– Мама сказала, что сегодня вы ожидаете Келли и Элизабет, если бы я знала, я бы с ними приехала. Как здорово, что вся семья снова будет вместе. Но я ненадолго, бабушка взяла обещание, что через месяц вернусь и продолжу развлекать ее очередной драмой из своей жизни.
– Ты не обязана это делать. Можешь остаться.
– Я не хочу закончить как ты – резко оборвала сестру Агнесс, словно исход жизни Мии уже предопределен. Затем принесла тысячу извинений.
– Я все же осталась остра на словечки, но это не со зла, я обижена точно не знаю на кого, за то, что с тобой приключилось одиночество. Не хочу знать кто это, иначе я буду его ненавидеть всю жизнь, а ты его, как я понимаю, любишь.
Затем вошла Мери, велела Агнесс располагаться в отведенной ей комнате и причитала, что очень плохо то, что она не предупредила о приезде, так как остановиться ей придётся в покоях племянника миссис Форбс, которая устроена по укладу старой хозяйки.
К обеду пополнение в семье стало заметнее. Келли и Элизабет, усталые после длительного путешествия, еле держались на ногах и после церемонии трогательной встречи удалились в комнаты. Когда Келли осталась наедине, она поняла, что ничего не чувствует более, внутри было пусто, словно в котле сгорело то, что дороже жизни было ей, когда-то с силой охватив всецело. Дом – это не место силы, это место, где вновь можно почувствовать себя беспомощным ребенком, и она ощутила всю слабость, которая скрывалась в ней столько лет. Проспав с дороги несколько часов, Келли решила прогуляться по окрестностям, восстановить в памяти все давно забытое.
В места, где ты родился и возвращаешься после длительного отсутствия, даже воздух имеет свой запах, запах детства, запах солнечных беззаботных дней, запах радости и прогуливаясь по окрестным дорогам, ты проникаешься той атмосферой, на мгновение становишься тем самым ребенком, не знающем о боли сердечной, о предательстве, о пренебрежении к чувствам, от чего румяное личико превращается в осунувшееся усталое лицо взрослого человека. Только в такой миг, миг сравнения, мы начинаем ценить прошедшее время, цепляясь за все, что может по волшебству вернуть нас обратно. И Келли расположилась на вершине холма и долго смотрела вдаль, где горизонт соединял такое высокое недостижимое небо и такое близкое море, к которому можно было прикоснуться. Все грезы детские восстановились в памяти, каждая из которых была поистине волшебна и несла в себе всю чистоту души Келли. Она подумала об Элизабет, она очень не хотела бы, чтобы и дочь ее была обманута жизнью так жестоко. «Я уже обречена, но тебя, дочь моя, я смогу уберечь» обращалась мыслями к ребенку. Мысли о Конноре все сгущались и сгущались над ее головой, поочередно занимая свое место в ее сознании и принося с собой колкую боль в сердце. Тело с тяжестью всех дум погрузилось на траву, что уже маленькими отростками торчала на поверхности земли. Она закрыла глаза и все померкло, словно это была темная-темная ночь. Порывы ветра били с сильной злостью и высушивали слезы на глазах. Это и был конец, конец их браку с Конором, но не конец ее любви к нему. Губительная любовь, не имеющая ничего общего со счастливым будущим – так с точностью можно было определить положение Келли. Открыв глаза, она словно отпустила обиду, снова взглянула на небо, что олицетворяло всю чистоту, что может быть на земле. Солнце слепило глаза, вдали она увидела сестер, которые кричали что-то и бежали к ней.
