Врач что-то пометил в блокноте и сказал:
— Хорошо. Идемте со мной, вам надо будет заполнить кое-какие бумаги. — Затем он обратился к Ханако: — Кажется, с лодыжкой у вас что-то нехорошее. Раз уж вы здесь, почему бы не осмотреть ее?
Ханако начала было что-то говорить, но потом просто кивнула.
После краткой службы в Буддистском храме Японского квартала они собрались в ресторане «Китайские моря»: Ханако и Тина, тетушка Киёми и Синити, Джеймс и Энни — ее двоюродные брат и сестра, бабушка и несколько коллег из «Тэмпура-Хауса». Уиджи и Джиллиан тоже пришли. Все расселись в отдельном зале банкетов и заказали стандартное меню, добавив только любимые блюда тетушки Киёми и Ханако: острые креветки, белую рыбу с легким чесночным соусом и овощи к ним.
— Попробуй креветки, — посоветовала Тине тетушка Киёми. — Мы с твоей матерью едим их почти каждую неделю с тех пор, как она пришла работать в «Тэмпура-Хаус».
— Тогда я тоже хочу, — ответила Тина, подсчитав, что за это время они должны были съесть около тысячи двухсот порций.
Киёми положила порцию креветок ей, а затем и Ханако, которая сидела по другую сторону. Та расположилась на своем сиденье наискосок, чтобы поудобнее поставить ногу в легком гипсе. Позади нее у стенки стояла пара костылей.
Попробовав, Тина сказала:
— Вкусные креветки.
Тетушка Киёми повернулась к Ханако:
— Говорит, вкусные.
— Значит, вкусные, да? — усмехнулась Ханако.
Из чего складывается ощущение вкусного? Из соединения реакций разных нервных систем — вкус, обоняние, осязание, зрение и слух, сочетаясь, создают субъективное нервное ощущение. Каждый человек осознает свой опыт «вкусного» уникальным образом, и, тем не менее, опыт этот в чем-то схож у всех людей.
Сама по себе Тушечница Дайдзэн не несет никакого смысла — она лишь используется для выражения смысла, для передачи сознательного и подсознательного опыта. Тушечница является вместилищем туши, пропитывающей кисть, которая касается бумаги. Предметы и действия суть всего лишь вместилища для смысла. Сознательный опыт зависит от своего вместилища подобно острым креветкам: они содержат не только белки, масло и специи, на которые реагирует наша нервная система, но и смысл.
Смысл, накопившийся за тысячу двести обедов.
Тушечница Дайдзэн веками копила смысл. Сама по себе она, как кусок камня, смысла не имеет, единственный ее смысл — в том, что ею пользовались, ею желали обладать, ее считали огромной ценностью. Точно так же и с сознательным опытом — он есть лишь накопленный смысл.
Тетрадь по неврологии, Кристина Хана Судзуки
Тина была голодна. Ела она в последнее время немного и совершенно не помнила, что. За последние несколько дней ей пришлось организовать заупокойную службу и кремацию, связаться с родственниками сэнсэя — из них остались только мать и брат. Найти их ей помогли в японском консульстве; консул выступал посредником и сам звонил им. Новообретенные и бабушка Тины не пожелали с ней разговаривать и просто передали через консула: они хотели бы, чтобы останки сэнсэя переслали в Японию захоронения на семейном участке.
Тина для них не имела никакого смысла.
Только через день Тина заметила, что Тушечницу Дайдзэн подменили. Она спросила, не брала ли ее мать. Мать ответила:
— Иэ.
— В таком случае, это мог сделать только Мистер Роберт, — сказала Тина.
На следующий день, узнав о смерти сэнсэя, он позвонил. Выразил соболезнования и сообщил, что уезжает в Киото, учиться и преподавать в школе Дайдзэн.
— Рада за тебя, — сказала Тина, а затем спросила его о тушечнице. Он стал оправдываться, но она ответила, что причины ее не интересуют. Спросила маму, не хочет ли та с ним поговорить. Мама сказала:
— Иэ.
Вкус креветок разбудил дремавший голод. Она жадно набрасывалась на креветки, рыбу, хрустящие обжаренные овощи. После еды они бродили по банкетному залу, разговаривали, смеялись — как раньше, на семейных встречах.
Уиджи увлекся разговором с «кузиной» Тины Энни. Джиллиан слушала «кузена» Джеймса — ей явно было скучно. Тина подошла к ним и спросила Джеймса, как идут его дела.
— Уволили. Венчурный капитал иссяк.
— Вот черт.
Джеймс усмехнулся:
— У меня уже есть другая работа. Платят вдвое больше. И фондовым опционом заниматься не надо.
— Рада за тебя.
— Спасибо, — ответил Джеймс. — Мы с Энни собрались следующим летом в Японию на пару недель. Не хочешь с нами?
Тина начала было говорить, что ей теперь надо быть ближе к матери…
— Да, я бы съездила.
— Здорово.
Тина спросила Джиллиан, могут ли они поговорить наедине. Они нашли тихий уголок.
— Когда мы познакомились, ты сказала, что перешла на неврологию с КБ, так?
— Ага.
— Не расскажешь, как ты это сделала?
— Там есть свои хитрости. Во-первых, надо заранее договориться с кем-нибудь, чтобы тебя взяли на другую программу. А что?
— Подумываю перевестись.
— Да ты что? А куда?
— На молекулярную. Возможно, буду исследовать рассеянный склероз.
— Ты сделаешь великие открытия и поможешь матери поправиться, — сказала Джиллиан. — С удовольствием помогу тебе с переводом.
— Спасибо, — сказала Тина.
— Во-вторых, тебе надо сделать татуировку.
Тина усмехнулась:
— Да, и об этом я тоже хотела с тобой поговорить.
В фойе отеля «Мияко» Арагаки с Кандо ждали, когда приедет Годзэн и отвезет Арагаки в аэропорт. После смерти сэнсэя Годзэн решил остаться в Калифорнии — заведовать школой японской каллиграфии Дзэндзэн. Тина — она унаследовала дом — попросила его не уезжать. Он согласился, но при условии, что она тоже будет брать уроки.
Она пообещала.
Кандо сказал Арагаки, что останется в Сан-Франциско еще на несколько дней — «осмотреть достопримечательности».
К ним подошел работник отеля.
— Прошу прощения, сэр, — обратился он к Арагаки. — Вам звонят. Это из авиакомпании.
Наставник поднялся.
— Я послежу за вещами, — сказал Кандо.
Арагаки пошел к телефону. Звонок, заказанный Кандо «из отдела бронирования», раздался точно вовремя. Арагаки не будет две-три минуты.
Едва он скрылся из виду, Кандо нырнул в его ручную сумку и вынул коробку с Тушечницей Дайдзэн. Переложил ее в свою сумку, с которой собирался отправиться на экскурсию по городу. Потом достал точно такую же коробку и положил ее в сумку Арагаки.
