— Я слыхал. тебя выставили из собственного кабинета. Что случилось? Портер наказала?
Тина и сама не знала. в чем дело: ей казалось. она все уладила. Возможно, ей давали знак.
— Наверное.
Уиджи встал и потянулся. Он напомнил. что предложение Аламо всё еще в силе, если, конечно, ее это интересует.
— Спасибо, не сейчас.
Уиджи уселся на стол.
— Ты знаешь, здесь, может быть, все переменится Аламо все больше времени проводит с Портер. С тех пор как мы все вместе оказались в школе каллиграфии.
— Что?
Уиджи покачал головой:
— Мне и самому не верится.
— Что вы хотите узнать о сёдо? — спросил Годзэн. У них с Тиной было первое занятие. Они сидели в мастерской за столом друг напротив друга.
— Может, для начала основные философские предпосылки?
— Мы обычно даем вводный урок, хотите послушать?
— Да.
Годзэн подумал немного и начал:
— Прежде всего, сёдо требует самодисциплины.
— То есть это не просто творчество?
— Творчество важно, но и дисциплина нужна. Это зависит от стиля сёдо, которым вы хотите заниматься. И от того, что вы понимаете под творчеством. Даже в самых традиционных стилях лучшие работы отражают личность, и это можно назвать творчеством.
— В каком смысле?
Годзэн поморщился:
— Ну, это трудно выразить словами. Есть основные принципы, которым нужно следовать: равновесие, весомость — но в лучших работах сёдо они используются особым образом.
— А рисунки сэнсэя могут считаться творческим сёдо?
Годзэн провел рукой по лицу так, что пальцы, соскользнув по щеке, остановились на подбородке.
— Нет.
— Как я должна изменить жизнь, чтобы стать хорошим каллиграфом? — спросила она.
— Изменить? Ну, конечно, чтобы добиться успеха, нужно упорно тренироваться, каждый день. По десять тысяч черт десять тысяч дней — так говорят.
Сто миллионов, посчитала Тина. И дольше тридцати лет.
Ближе к концу занятия, когда Годзэн показывал ей копию дневника наставника, к двери подошел кто-то из учеников. Пока Годзэн разговаривал с ним, Тина зашла в спальню сэнсэя и рассмотрела печать с подписью на свитке. Взяв ручку и листок бумаги, она ее срисовала.
Чем
кем
я
стал
Сан-Франциско
Перед тем как отправиться на работу в «Тэмпура-Хаус», Тина зашла домой. Киёми уже ушла. Бабушка была дома, смотрела телевизор. Она улыбнулась Тине, и та улыбнулась в ответ.
Тина порылась в одной из маминых коробок, которые вытащила из чулана, когда освобождала комнату для сэнсэя. Кипы старых квитанций, письма из школы, всякая всячина. Почти на самом дне она обнаружила небольшой матерчатый мешочек, в котором лежала деревянная печать «ханко» и коробочка с чернильной подушечкой. Тина играла с ними, когда училась в школе, — ставила печать себе на руку или на домашние задания.
Затем она вынула тот листок, на который срисовала печать со свитка сэнсэя. Открыла подушечку — тушь еще не высохла. Прижала к ней печать-ханко, потом приложила к листку. Она не знала, часто ли бывает, что печати оказываются похожи, но эти две были абсолютно неотличимы.
Интерлюдия
Взгляд
Апрель 1977 года
Киото, Япония
Сэнсэй Дайдзэн разглядывал каллиграфический свиток, законченный Ханако, — на него они уже поставили печать. Он повесил ее работу в мастерской на место своей собственной, такой безжизненной по сравнению с этой.
Когда Ханако опоздала на занятие, он сразу же подумал: что-то случилось. Раньше она не опаздывала. Может, застряла в пробке. А может, опаздывал поезд. Время шло, он начал думать о худшем: авария, болезнь.
Когда она не пришла и на следующий день, он с бьющимся сердцем набрал ее номер. После двадцати гудков повесил трубку. Подумал, не поехать ли к ней домой, но он не знал точно, где она живет. Знал только, что ее дом где-то в Кобэ. Он мерил шагами мастерскую, воображая, что она серьезно больна, или — уже чуть ли не в истерике — что муж узнал об их связи и убил ее.
Энсо — это круг (а не иероглиф), иллюстрирующий понятие бесконечного в дзэне. Для того чтобы нарисовать энсо, необходимо полное единение тела и сознания, потому что рисуют его не глядя — рука каллиграфа в этот момент полностью закрывает изображение. Начните энсо, сильно нажимая на кисть; затем, по мере того, как дорисовываете круг, постепенно уменьшайте давление. Черта не должна резко обрываться, энергия «ки» каллиграфа должна продолжать круговое движение, даже когда круг уже завершен.
Дневник наставника, Школа японской каллиграфии Дзэндзэн
В тот день он не мог взять кисть в руки, не мог сосредоточиться на пришедших учениках, не мог думать ни о чем, кроме зияющей пустоты внутри и сердца, бившегося так медленно, будто жизнь вытекала из тела. Когда занятия в тот день закончились, он упал на колени перед ее работой.
В мастерскую зашла Юрико — взгляд у нее был холодный, недвусмысленный. И тогда он понял. Это из-за нее Ханако перестала ходить на занятия.
Сан-Франциско
Вторая смена Тины в «Тэмпура-Хаусе» была не такой напряженной. У нее даже хватило времени помочь тетушке Киёми сворачивать салфетки.
— Как тебе второй вечер? — спросила Киёми.
— Что-то медленно.
Киёми засмеялась:
— Рвешься в бой?
— Вчера вечером у меня не было времени даже подумать. Все происходило само.
— Так лучше всего. Я люблю вечера, когда много народу.
Ее руки продолжали двигаться, быстро и ловко сворачивая салфетки.
— Тетя Киёми, я хотела у вас кое-что спросить. Мама не была ученицей сэнсэя? Я нашла у него в студии несколько работ. Кажется, на них стоит мамина печать.
Руки Киёми остановились на середине складки.
— Она, кажется, говорила, что занималась каллиграфией. Но лучше спроси у нее.
Кандо спустился к Арагаки, Годзэну и Мистеру Роберту в холле отеля «Мияко».
Они заказали выпить.
