— Ты не обязан.
— Нет-нет, я хочу, — горячо возразил он. — Чтобы передать тебе основное содержание, много времени не понадобится.
Он просмотрел еще несколько страниц, и Тина поняла, что они никогда больше не будут вместе. После всего. что она ему наговорила, — после того, как он, вероятно. ей поверил.
Когда Мистер Роберт ушел. Тина проверила почту — гам не было ничего стоящего. Она прочла главу из книги профессора Портер о языке. Закрыла книгу и пошла в чулан. Сэнсэй отметил ее присутствие тем, что его взгляд несколько сфокусировался; потом он вновь вернулся к рисункам. «Скоро ему понадобится еще бумага», — подумала Тина, сидя рядом на полу.
В спальне Ханако боролась с подступающими волнами боли. Рассудок словно хотел оставить ее, улететь прочь. Из ее глаз текли слезы — слезы грусти, боли, тоски.
Когда мне больно
приходится
довольствоваться
шрамом
Интерлюдия
Ханако и Тэцуо
Апрель 1977 года
Кобэ, Япония
Ханако открыла окна и начала новый день с легкого завтрака и чашки чаю, прежде чем приняться за свою длинную поэму. По предложению сэнсэя Дайдзэн она разделила ее на части, каждая — из нескольких иероглифов. В день она писала по одной части и листки черновиков были разбросаны по всему дому.
Она проработала до полудня, легко перекусила и отправилась на занятие, захватив с собой лучшую утреннюю работу. Сэнсэю очень нравилось — сначала она не была в этом уверена. Она знала, что ее задумка была весьма амбициозной для начинающего.
Сэнсэй много с ней работал, и его предложения — как по содержанию, так и по исполнению — она принимала с радостью. Он воодушевленно предлагал новое, словно все это придумал он сам. Может быть, даже слишком. Его лицо немного менялось, когда он читал ее поэму, словно он глубоко задумывался.
Она вернулась с занятия и неожиданно обнаружила, что Тэцуо уже приехал с Гавайев. Он сидел на стуле в гостиной, и ее листки валялись по всему полу у его ног.
— Здравствуй, жена, — сказал он. Голос пронзил ее своей холодностью.
— С возвращением, — ответила она, стараясь го ворить как обычно. — Я не знала, что ты вернешься: я бы все это убрала.
Он поднял один листок с иероглифами.
— Что это?
— Я занялась сёдо.
— У тебя прирожденный талант.
— Спасибо.
Она встала на колени и начала собирать листки.
— Как там отель?
Тэцуо поднял еще один листок.
— Все шло хорошо до этого звонка.
— Звонка? Тебе позвонили?
Он начат рвать листок, Ханако вздрогнула.
— Да, мне позвонили. Мне сказали, что у тебя роман с твоим сэнсэем по сёдо. — Листок разорвался пополам. Тэцуо взял другой и тоже начал рвать его. — «Сёдо? — переспросил я. — Но моя жена не занимается сёдо».
Он рвал листки один за другим, и Ханако ничего не могла сказать.
— «Моя жена не занимается сёдо», — повторил Тэцуо. — Но ты занимаешься сёдо. — Он разорвал еще листок. — И у тебя роман.
Ханако задрожала.
— Я все знаю про тебя и твоего сэнсэя, — сказал Тэцуо, вставая. Он вышел на кухню, где на столе были разложены принадлежности для каллиграфии. Она поднялась и двинулась за ним.
Он взял одну кисть и сломал пополам.
— Вот что я собираюсь сделать с кисточками твоего сэнсэя. — Он взял тушечницу и разломил ее на две части о край стола. — А это…
Ханако ахнула. Тэцуо бросил куски тушечницы на пол. Они со стуком упали на половицы.
Она рухнула на колени, сжимая в руках разбитую тушечницу. Пыталась соединить осколки, но у нее не получалось. Она пыталась снова и снова, но они никак не соединялись.
— Не надо, — молила она, — не делай этого.
Она посмотрела на Тэцуо — на его угрюмом лице проступило отвращение.
— Если ты еще хоть раз с ним встретишься, я сделаю не только это.
Ханако кивнула.
— Я хочу, чтобы ты ушла из этого дома. Уезжай из страны, чтобы я никогда больше тебя не видел.
Тэцуо схватил ее за руку и поднял с колен.
— Но прежде чем ты уедешь, мы нанесем визит твоим родителям, и ты им расскажешь, что натворила.
В доме Иида Ханако стояла на коленях перед родителями. Те сидели на татами. Тэцуо расположился в стороне — спина прямая, руки скрещены на груди. Ханако низко склонила голову.
— Смотри на родителей, — приказал ей Тэцуо. Она приподняла голову лишь настолько, чтобы видеть их лица. Отец сидел, стиснув зубы и выпучив глаза, а мать, покраснев, в ужасе смотрела на дочь. Ханако закрыла глаза.
— Рассказывай, — прохрипел Тэцуо.
Ханако не могла говорить — ее словно парализовало холодом.
Беркли
После занятий по нейроанатомии. где они изучали, как мозжечок посылает сигнал мышцам и контролирует их работу, Тина зашла в кабинет Уиджи. Он работал за компьютером.
— Тина, — сказал он. — Как мама?
— Что-то непохоже, чтобы лодыжке было лучше. Я хотела показать ее врачу, но она не соглашается.
— Но это же необходимо, — сказал Уиджи. — Хочешь, я загляну к вам?
— Да, если у меня не получится ее заставить. — Тина села на стул и положила рюкзак на колени. — Но больше всего меня беспокоит ее настроение.
— Депрессия?
— Думаю, да.
— Это понятно. Она всегда была такая активная, а теперь эта болезнь, да еще лодыжка. Ей круто.
— Ну да.
— Я поговорю с ней.
— Спасибо.
Черта «Таку» — последняя из «эйдзи хаппо». Хотя по звучанию ее название совпадает с названием седьмой черты, они совсем не похожи. «Таку» входит во многие иероглифы, но это один из самых сложных в исполнении ключей. В конце черты направление кисти слегка изменяется. По мере движения от левого верхнего к правому нижнему углу нужно сильнее нажимать на кисть. Конец черты толще, чем начало, но необходимо соблюсти пропорцию.
Дневник наставника, Школа японской каллиграфии Дзэндзэн
Уиджи покачал головой:
