Она прошла испытания. Все.
Но ее поэма будет не просто рассказывать об этих конкретных событиях. Ханако хотела, чтобы она отражала ее переживания того времени: тайну душевных страданий и успокоение, которое она отыскивала в историях музейных экспонатов. И она хотела передать то чувство расщепления, исчезновения, что охватывало ее, когда она жертвовала собой ради того, чтобы родители были довольны.
Беркли
Тина постучала в дверь кабинета профессора Портер. Она хотела объяснить, зачем похитила сэнсэя, надеясь спасти свое положение в институте. Она заверит Портер, что такого больше никогда не произойдет, она постарается как-нибудь все исправить. Правда, скорее всего, извинения окажутся бесполезными, и ее карьера в институте, начавшаяся всего несколько недель назад, пострадала безнадежно. Никто другой — и уж тем более Аламо — не возьмет ее к себе после того, как она вступила в конфликт с двумя ведущими профессорами факультета.
Никто не ответил, и Тина пошла в свой кабинет. Говард работал за компьютером. Когда Тина вошла, он перестал стучать по клавиатуре.
— Прости, что я вчера всех вас бросила, — сказала она. — Мне показалось — это лучшее, что я могу сделать для сэнсэя. Слишком много народу, слишком много всего сразу происходит, понимаешь.
— Ерунда, — ответил Говард.
— Ты ведь не видел еще Портер?
— Сегодня — нет. — И он снова заколотил по клавишам.
Тина застала Уиджи у него в кабинете. Он оторвался от книги.
— Тина, прости за вчерашнее — что я привел Аламо. — Уиджи поднес воображаемый пистолет к виску. Тина села на свободный стул.
— Какие у меня теперь неприятности?
— В смысле?
— Ну, у меня ведь, наверное, будут какие-то проблемы. Я пренебрегла мнением научного руководителя и еще одного профессора.
Уиджи поерзал на стуле и отложил книгу.
— Думаю, все обойдется.
— Да, но это лишь одна из гипотез. А по другой версии мне конец.
— Брось, Тина. Не думай об этом.
Тина пожала плечами:
— Ладно, не буду мешать тебе заниматься.
— Поужинаем потом вместе?
— Не могу, мне нужно к маме.
— Как она?
— Трудно сказать. Почти не разговаривает. Думаю, у нее депрессия. Она совсем не работает.
— Это понятно, — ответил Уиджи. — Должно быть, ей это тяжело. И стресс еще усугубляется болезнью.
— Ну еще бы.
— Но она, кажется, неплохо держится.
— Не знаю. — Тина встала и повернулась к двери. — Спасибо, Уиджи. Мне стало полегче.
— В любое время.
Сан-Франциско
Не вставая, Ханако вытянулась на кровати и открыла дверь. Вошла Киёми.
— Ханако, что случилось? Почему у тебя дверь заперта?
Ханако оперлась на подушки — лодыжка пульсировала от притока крови после такого напряжения. Киёми присела на краешек.
— С тобой все в порядке?
— Сэнсэй здесь, — простонала Ханако.
— Здесь?
Ханако кивнула:
— В старой комнате Ханы. Она его привела.
— Это я виновата. Тина увидела меня в школе. Пришлось ей сказать, что это ты отправила меня проверить, как дела у сэнсэя.
— Нет, не ты… — Ханако потянулась к ногам — их свело судорогой.
— Ханако?
Ханако, скривившись, ткнула в сторону кухни.
— В ящике для палочек.
Киёми побежала на кухню. Боль судорог были сильнее обычной.
— Это? — спросила Киёми, закрывая дверь.
Она принесла самокрутку с марихуаной и коробку спичек из «Тэмпура-Хауса». Ханако кивнула. Киёми передала косяк Ханако. Та поднесла его к губам, Киёми зажгла спичку и дала ей прикурить. Когда пламя коснулось сигареты, Ханако глубоко затянулась. Набрала полные легкие и закашлялась на выдохе.
— Никогда такого не пробовала, — сказала Киёми. Ханако протянула ей самокрутку. Киёми сделала затяжку, быстро выдохнула, и вернула косяк. Ханако затянулась еще — на этот раз ей удалось задержать дыхание и не закашляться.
Она опять передала косяк Киёми, та сделала еще одну осторожную затяжку и вернула его Ханако. Покачала головой и медленно выдохнула дым.
— Двух затяжек хватит? — спросила Киёми.
Ханако кивнула. Киёми загасила оставшуюся часть, прижав зажженный конец к спичечному коробку.
— У меня голова кружится. — Она сидела на краю кровати.
— У меня тоже, — ответила Ханако.
Через пару минут мышцы ног расслабились, судороги стали ослабевать.
— Тебе лучше? — спросила Киёми.
— Хай. Домо
[72].
— Хорошо, — сказала Киёми. — Ты знаешь новую официантку?
— Нет, а что?
— Она хорошо работает.
— Хорошо.
— Очень любезна с посетителями.
— Это радует.
— Но не так, как ты, — быстро добавила Киёми. После долгой паузы она сказала: — Тебе нужно рассказать Тине. Она поймет. Она заберет его отсюда.
— Я знаю, но так много всего… — Голос Ханако становился мягче с каждым словом.
Беркли
С библиотечного терминала Тина искала в Интернете хоть что-нибудь о школе Дайдзэн. Открылось несколько страниц, почти все — на японском. Один сайт на английском — посвященный сёдо — давал краткую историческую справку об этой «одной из основных» школ каллиграфии в Японии. Там приводились имена старших сэнсэев и годы их пребывания в должности главы школы. Также излагалась краткая история возникновения состязаний Дайдзэн-Курокава и перечислялись победители.
Тридцатый, ныне действующий сэнсэй Дайдзэн Арагаки стал главой школы в 1977 году. Его запись в истории состязаний Дайдзэн-Курокава составляла пять побед и два поражения. Тина прокрутила страницу ниже. Самое большое количество побед у других сэнсэев равнялось четырем — кроме одного, жившего в конце XIX века, у которого их было шесть.
Симано, двадцать девятый сэнсэй Дайдзэн, пребывал в должности с июля 1975 по июнь 1977 года, побед — 0, поражений — 0. Запись под его именем гласила: «Двадцать девятый сэнсэй Дайдзэн Киити Симано покинул школу прежде, чем смог принять участие в состязаниях Дайдзэн-Курокава. Тушечница Дайдзэн исчезла в то же время. За дополнительной информацией о Тушечнице Дайдзэн обращайтесь к историческому очерку».
В разделе истории и культуры Азии она нашла «Историю Тушечницы Дайдзэн» на японском. Тина довольно плохо знала японский, но больше никаких книг о Тушечнице Дайдзэн или школе каллиграфии Дайдзэн из перечисленных в базе данных библиотеки найти не удалось.
