Надеясь управиться побыстрее, Годзэн поспешно обыскал кухню, где не нашел ничего необычного. Осмотрел и ванную, затем вошел в личный кабинет сэнсэя и школьный офис. Просмотрел счета и всю документацию, но везде значилось название школы, а имени сэнсэя не было. Были там и журналы успеваемости, и справочные материалы, и каталоги. Но ничего личного. Даже в адресной книге были только те, кто так или иначе связан со школой.
В конце концов он отыскал налоговые счета некоммерческих организаций, подписанные полным именем сэнсэя — Киити Симано. С этого, по крайней мере, можно было начинать.
Спальня сэнсэя располагалась в задней части дома. Годзэн заглянул в двери. Комната была скромно обставлена: два торшера, комод и футон
[10], свернутый и засунутый в длинный открытый ящик. Простая каллиграфия в рамке висела на стене. То были иероглифы «глубокий», «сам» и «открытие». Годзэн медленно подошел к начертанным знакам. Посмотрел на красную подпись стилизованными иероглифами: «Судзуки». Ниже располагалась вторая печать — учителя. Годзэн вгляделся: то была печать двадцать девятого сэнсэя школы Дайдзэн.
Годзэн лишь несколько лет назад приехал в Беркли учиться в аспирантуре. А в Японии он слышал об известной школе каллиграфии Дайдзэн. Странно: ни Дайдзэн, ни какая-либо другая традиционная школа японской каллиграфии никогда не упоминались в школе Дзэндзэн. Возможно, сэнсэй не хотел, чтобы его имя связывалось ни с одной, надеясь, что школа будет независимой вплоть до полной изоляции. Но почему на стене у сэнсэя висит каллиграфия работы ученика школы Дайдзэн?
Годзэн продолжал копаться в личных вещах сэнсэя. В шкафу на вешалках висела одежда, стояла обувь и стопки книг — в основном английские и англо-японские словари. Закрыв шкаф, он осмотрел кабинет. Еще можно поискать в комоде с тремя выдвижными ящиками. В верхнем не оказалось ничего, кроме носков и нижнего белья. Быстро закрыв его, Годзэн выдвинул второй, в котором оказалась всякая всячина: сломанные часы, монеты и карта Сан-Франциско.
Он перешел к нижнему. Там лежали только пыльная деревянная коробка размером с большой справочник и ненадписанный конверт. В углу, однако, виднелось стершееся имя компании — «Сыскные услуги Кандо» — и адрес в Киото. Он перевернул конверт — тот был заклеен скотчем, уже потрескавшимся и пожелтевшим.
Годзэн положил конверт и коробку на комод. Крышка была заперта на просею защелку. Отодвинув ее, он открыл коробку. На бархатной обивке покоилась тушечница. Вырезанная из натурального камня, она была прекрасна. В трещинах виднелись следы засохшей туши.
Печать на свитке… тушечница… история, услышанная им в детстве, — об исчезнувшем сэнсэе и пропавшей бесценной тушечнице.
— Ого! — произнес Годзэн вслух. Тушечница скорее всего — Тушечница Дайдзэн. Он закрыл коробку и положил ее вместе с конвертом обратно в ящик. Пробежав через весь дом в мастерскую, он схватил первый попавшийся обрывок и написал: «Занятия отменяются, сэнсэй болен». Прикрепил объявление к передней двери и выскочил из дома.
Киото
Читая в кабинете газету в один из тех спокойных утренних часов обычной вялотекущей недели, господин Кандо, владелец и единственный сотрудник частного детективного агентства «Сыскные услуги Кандо», ловил себя на том, что ему больше по душе спокойное затишье в работе, нежели постоянная беготня. Чем больше времени она занимала, тем меньше доходов приносила. В углублявшемся застое 90-х, который не давал пока надежды на более светлое будущее, большинство клиентов его были не способны платить за услуги. Он все равно брался за их дела, втайне надеясь, что клиенты по какой-нибудь счастливой случайности найдут способ возместить его издержки.
Кандо сделал последний глоток чая и поставил старую оббитую кружку на стол рядом со стилетом, отобранным у тощего оболтуса лет восьми-девяти, пугавшего им бездомную кошку. Он натолкнулся на эту парочку, когда искал черный вход в ресторан якитори
[11], к тому времени обанкротившийся и покинутый хозяевами.
Он практически дочитал газету, когда вдруг заметил короткое сообщение о результатах последнего квалификационного соревнования в школе каллиграфии Дайдзэн. Там перечислялись учителя школы, их ранг и коррективы, внесенные последними состязаниями. В статье также упоминались слухи, что Арагаки, тридцатый сэнсэй школы Дайдзэн и ее глава, собирался уйти на покой после следующего турнира между школами Дайдзэн и Курокава.
Статья — как и любое упоминание о школе Дайдзэн — напомнила Кандо о деле исчезнувшей ученицы школы. Двадцать три года назад предшественник Арагаки, двадцать девятый сэнсэй школы Дайдзэн Киити Симано, нанял Кандо розысков одной из своих учениц, которая перестала посещать занятия и исчезла. Кандо нашел ученицу, Ханако Судзуки, и, хотя никогда с ней не встречался, мысли о ней редко покидали его.
Бумага, особенно бумага высокого качества, в свое время высоко ценилась в Японии. Она изготавливалась вручную, и только те, кто достиг высот в этом ремесле, был способен сделать бумагу высшего качества. Поскольку при изготовлении бумаги использовался особый клей, портившийся в теплую погоду, бумага изготавливалась только с ноября по март.
В наше время бумага уже практически не делается по старым технологиям, хотя производимая сейчас и отличается более ровной поверхностью, удобной для работы. Так же, как и с другими «сокровищами» каллиграфии, пользуйтесь лишь бумагой высшего качества. Дешевая тряпичная бумага отлично подходит для учебных занятий: пользуйтесь грубой стороной, она затрудняет контроль над движением кисти. Если вы пользуетесь васи — японской бумагой высшего качества, вам легче будет контролировать кисть и каллиграф сможет работать быстрее (хотя в этом случае намного легче ошибиться).
Дневник наставника, Школа японской каллиграфии Дзэндзэн.
В своей мастерской тридцатый сэнсэй школы Дайдзэн внимательно изучал кончик любимой кисти. Он начал трепаться — совсем чуть-чуть, так что это не отражалось на каллиграфии, но кисть могла выдержать лишь еще одно каллиграфическое состязание Дайдзэн-Курокава. Впрочем, как и он сам.
Уход с поста главы школы освободил бы его от недовольства, глодавшего сердце все время после того, как он возглавил Дайдзэн.
Его желание совершенствоваться в каллиграфии не умерло, как, впрочем, и стремление побеждать в состязаниях, но яркое внутреннее пламя поугасло. Сильнее всего тяга к величию была больше двадцати лет назад, когда в школе Дайдзэн еще был его предшественник Симано. Стремление превзойти Симано и стать сэнсэем Дайдзэн двигали им сильнее, чем желание победить любого из великих противников, с которыми его сталкивали состязания.
Поначалу Арагаки был рад, что Симано покинул школу — пусть даже и взял с собой Тушечницу Дайдзэн. Арагаки очень сомневался, что Симано вообще способен выиграть хоть одно соревнование Дайдзэн-Курокава. В стиле его предшественника, несмотря на эффектность, не чувствовалось основательности. Если изучить повнимательнее работы Симано (как это бесконечно делал сам Арагаки), все слабые стороны его творений, спрятанные за стремительными движениями кисти, стали бы очевидны. Явными становились не только отсутствие гармонии и огрехи техники, но и человеческие недостатки, будто каждая черта демонстрировала изъяны его личности. Арагаки никогда не понимал, почему большинство наставников школы, и особенно — ее глава, отдавали предпочтение работам Симано.
