Арагаки внимательно выслушал.
— Спасибо. Я практически все понял. Вы сможете вернуть его способность к общению?
— Извините, нет. Я только пытаюсь лучше понять его теперешнее состояние. Может, мне удастся выяснить, что значат его рисунки.
Арагаки кивнул.
— Как вы сами сказали, если они вообще что-то значат.
Когда Тина взяла пачку рисунков сэнсэя и ушла, Арагаки сказал:
— Поразительно.
Годзэн недоуменно посмотрел на него.
— Вы не видите?
— Извините, чего?
— Сходства? Не видите?
Годзэн был в полном недоумении.
— Ну ладно, не важно.
Самое первое
что мне нужно
сделать
Тина стояла вместе с Уиджи и Джиллиан у конференц-зала, где только что завершился семинар профессора Аламо.
— Прекрасный доклад, Уиджи, — сказала Тина.
— Спасибо, но не думаю, что он понравился Аламо. Он все время дергал бровью.
— Я заметила, — подтвердила Джиллиан. — Хотелось ему врезать.
— Может, ты говорил что-то провокационное, — заметила Тина.
— Спасибо, не думаю, — ответил Уиджи. — Раз уж заговорили об Аламо — ты не хотела бы побеседовать с ним?
— Вообще-то я собиралась домой — посмотреть, как там мама. Тетя Киёми ждет меня дома. О чем он хотел поговорить?
— Он очень заинтересовался тем экспериментом, который мы провели с учителем каллиграфии.
— Уиджи… — начала Тина с нотками упрека в голосе.
— Вы прямо движители науки, — перебила Джиллиан. — А я пойду займусь чем-нибудь поинтересней.
— Две минуты, — сказал Уиджи Тине, когда Джиллиан ушла. — Обещаю.
Когда они вошли в кабинет Аламо на третьем этаже института, профессор развернулся к ним в кресле на колесиках и махнул Уиджи, прося закрыть дверь. После чего он жестом пригласил Уиджи и Тину сесть. Тина пожалела, что не ушла домой.
Аламо закинул ногу на ногу, сложил руки на колене.
— Уильям рассказал, что вы натолкнулись на интересный случай. Японский учитель каллиграфии с симптомами аграфии.
— Да. Он сэнсэй моего друга. — Она подумала, что нужно бы сказать «бывшего любовника», но ей не нравилось такое выражение.
— Уильям рассказывал мне кое-что о сэнсэе, а также о том, что вам удалось сделать очень интересные снимки, показывающие его состояние в процессе рассматривания его собственных рисунков.
— Мне кажется, что они представляют некоторый интерес, но, конечно, я только начинаю разбираться во всем этом.
— Разумеется, и в этом мы как раз можем помочь. Мы, — профессор Аламо кивнул на Уиджи, — будем рады стать вашими научными партнерами в этом начинании. Фактически я готов финансировать это мероприятие, а также, кстати, и весь процесс вашего обучения здесь. Есть парочка грантов, которые я могу выудить.
— Спасибо за предложение, — медленно проговорила Тина.
Профессор Аламо поднял руку.
— Я понимаю, что Портер — ваш научный руководитель и у нее есть источники финансирования на этот год. Но, между нами, ее финансовые перспективы не дают повода для оптимизма. Может случиться, что год-два она будет без денег. Разумеется, финансирование — не самое важное. Главное — какому исследованию посвящает себя ученый, его качество, его значимость. «Большая Наука», как я это называю. Сейчас Портер занимается хорошим делом, нужным, не поймите меня превратно. Но то, чем занимаемся мы, — он опять взглянул на Уиджи, — это Большая Наука, та, под которую выделяют большие гранты, которая приводит к большим контрактам с издательствами, большим креслам в больших университетах. К большим премиям. — Тина вдохнула и начала было говорить, но Аламо продолжал: — Большой науке нужны лучшие исследователи, лучшее оборудование, лучшее всё и лучшие во всем. — Он поменял ноги и откинулся на спинку стула, руки легли на бедра. — Но даже при всех этих условиях порой не обойтись без счастливой случайности, прорыва. Учитель каллиграфии может оказаться таким прорывом. С его помощью, и с вашей, мы могли бы сделать существенный шаг вперед в понимании того, как сознание и тело формируют субъективный опыт.
Тина слегка кивнула, показывая, что понимает.
— Может, я покажусь наивной, но мне кажется, что случай с сэнсэем не будет единственным.
— В этом-то и вся проблема, — заметил Аламо. — Степень повреждения мозга у каждого больного различна. Все зависит от обширности поражения мозга, то есть от степени серьезности и расположения пораженной зоны. Судя по снимкам сэнсэя, которые мне показал Уильям, мы, скорее всего, имеем дело с сочетанием параметров, идеально подходящим для наших целей. Выигрышный случай, так сказать.
Тина повернулась к Уиджи. Тот уставился в пол перед собой. Аламо продолжал:
— Само собой, вы будете участвовать в исследованиях, публикациях и разделите почет и славу. Иначе и быть не может. Я понимаю, что это большая нагрузка для докторанта первого года. С другой стороны, это подходящий момент, чтобы перейти к нам, пока вы не оказались слишком глубоко вовлечены в исследовательские программы профессора Портер. Для нас критично начать работать с сэнсэем с серии сложных тестов, когда его мозг меняется, заново соединяет цепи, как мы говорим.
— Алонсо, — подал голос Уиджи. — Может, пусть она подумает? А то ей нужно домой.
Профессор Аламо кивнул:
— Да, извините, я слышат о вашей матери.
— Спасибо. Мне бы действительно не помешало немного подумать об этом.
— Конечно. Давайте вскоре снова поболтаем. Вы понимаете, в таких случаях, как с сэнсэем, фактор времени играет решающую роль. Если будут вопросы, с удовольствием на них отвечу.
Тина и Уиджи встали.
— Кстати, Кристина, — заметил напоследок профессор Аламо, — вы очень неплохо работаете в нашем семинаре.
— Спасибо. Приятно это слышать.
Сан-Франциско
Из окна материнской квартиры — ставшей и ее квартирой, пока она не найдет новое пристанище, — Тина смотрела, как с наступлением рассвета тускнеют городские огни. Прошлым вечером она уснула всего через час после ужина с матерью. Тина приготовила самое простое: рис, жареный тофу и салат. Ханако поела совсем чуть-чуть, сказав, что есть слишком жарко — температура в тот день поднялась до 98°
[69] — и легла обратно в постель. Тина попробовала почитать что-то из домашнего задания, но заснула на первом же абзаце.
