— Могу ли я вам помочь? — спросила секретарь. Ее голову обрамляла телефонная гарнитура.
— Да, пожалуйста, — мой наставник. Сюда приехал сэнсэй Дзэндзэн.
— Он наш пациент? — спросила девушка. — Имя?
— Мое имя?
Девушка покачала головой:
— Нет, пациента.
— Сэнсэй Дзэндзэн.
— Его так зовут?
— Ну, мы так его называем. Я его ученик.
— Дзэндзэн? — Девушка начала печатать. — Как оно пишется по буквам?
— Э-э… д-з-э-н-д-з-э-н.
— Да, как раз это имя я и ввожу. Давайте попробуем иначе. Когда он к нам поступил?
— Только что, его привезли на «скорой».
— Так он в отделении первой помощи? Почему сразу не сказали? — Девушка подняла указательный палец, как будто направляла потоки транспорта, а другой рукой застучала по клавиатуре. Затем что-то сказала в микрофон, подождала немного и посмотрела на Годзэна: — Сейчас к вам выйдут. Присядьте, пожалуйста. — Тем же пальцем она показала на места для ожидания.
— Могу ли я подождать снаружи? — спросил Годзэн.
— Снаружи? На территории больницы запрещено курить везде, даже снаружи.
— Курить? — Он еще сильнее вцепился в край стойки. — Нет-нет. Просто постою на воздухе.
— Не отходите далеко от двери, чтобы нам не пришлось вас везде искать.
— Большое спасибо. — Он низко поклонился, словно она была японской принцессой, и выбежал из вестибюля. Глубоко вздохнув, прислонился к стене у входа.
Через несколько минут вышла женщина в докторском халате.
— Это вы с азиатским мужчиной, поступившим в отделение первой помощи? — обратилась она к Годзэну.
— С сэнсэем Дзэндзэн?
— Да, с ним, — сухо подтвердила она. — У него был удар, скорее всего — геморрагический инсульт. Лопнул кровеносный сосуд. Мы начали его лечить и делаем анализы, чтобы посмотреть, насколько серьезны повреждения. Дыхание у него нормальное, пульс в порядке, так что нет никакой реальной угрозы жизни. Однако он в коме. Но это даже лучше него — по крайней мере, в данный момент.
Годзэн усиленно пытался вычленить смысл из шквала налетевших на него слов.
— Меня зовут доктор Рэман. Вот моя визитка. Нам нужен кто-либо из его ближайших родственников, чтобы заполнить кое-какие бланки. Вы его родственник, или, может, знаете, к кому мы можем обратиться?
Годзэну захотелось как можно скорее убежать.
— Я никого не знаю.
— Никого? Как его имя? Дзэндзэн?
Годзэн покрепче зажмурился.
— Сэнсэй Дзэндзэн, — произнес он так, будто этого было достаточно. Врач хмуро посмотрела на него.
— Он японец? Из Японии?
— Да.
— Могли бы вы попытаться найти кого-нибудь из родственников и попросить их позвонить мне, если они говорят по-английски? Или вы могли бы помочь с переводом. Нам нужна информация о его страховке.
Годзэн кивнул, надеясь, что это удовлетворит доктора. Она еще раз показала на визитку:
— Пусть они как можно скорее позвонят по этому номеру.
— Да, доктор. — Он поклонился ей вслед, когда она заторопилась обратно в больницу.
Годзэн поехал обратно в школу, вцепившись в руль, чтобы не тряслись руки. Он понятия не имел, как учителя звали на самом деле: все называли его сэнсэй Дзэндзэн, как это принято в любой школе традиционного японского искусства. Называть учителя его настоящим именем было бы верхом непочтительности.
Слово «фукай» означает «глубокий» и представляет собой комбинацию иероглифов «вода» (в данном случае это ключ, определяющий смысл иероглифа в целом) и «отверстие, пещера». Черты должны быть текучи и стремиться в глубину, будто значение иероглифа можно отыскать на дне колодца. Ни в коем случае нельзя изображать «воду» слитком легко и чересчур подвижно, ибо тогда вы не сможете добиться нужного эффекта. После иероглифа «глубокий» идет знак японской азбуки хирага-на, который читается «и» и является типичным окончанием прилагательных. Пара иероглифов «дзибун» означает «сам». Первый из них — «нос», второй — «делить». В Японии, говоря о себе, показывают пальцем на свой нос, а не на грудь. Второй иероглиф, «делить» или «понимать» (мы часто понимаем что-то лишь после того, как разделим это на составные части или разобьем его), изображает удар мечом. Почему комбинация этих иероглифов значит «сам», сейчас уже непонятно, хотя, вполне вероятно, «дзибун» метафорически представляет подлинное бытие личности. Значение этого сочетания может относиться скорее к бессознательному, нежели к сознательному уровню понимания, хотя это лишь праздная догадка. Знаки должны писаться с чувством углубленности в себя, а не под влиянием размышлений о прошлом.
Последние два иероглифа — «хаккэн» — означают «открытие». Первый значит «начало» (позиция лучника, готового выпустить стрелу), второй — «смотреть» (человек, вставший на колени, чтобы разглядеть что-то поближе). Так же, как иероглифы «глубокий» и «сам», иероглифы со значением «открытие» предполагают приближением чему-либо для того, чтобы проникнуть вглубь объектов, событий или человеческого существования. Таким образом, графические черты должны создавать соответствующее настроение своим мягким спокойствием.
Дневник наставника, Школа японской каллиграфии Дзэндзэн.
«Годзэн» тоже не было его настоящим именем. Его звали Синити Такагава. Сэнсэй Дзэндзэн наградил его псевдонимом как своего ученика и наставника высшего ранга. С того момента Годзэн редко думал о себе как о Синити Такагава. Он был просто Годзэн. Так же как сэнсэй Дзэндзэн был просто сэнсэем Дзэндзэн.
У школы он припарковался и зашел внутрь. Глубоко вздохнув, прошел в мастерскую, чтобы прибраться там.
Он быстро восстановил в мастерской функциональный порядок — остались только призрачные пятна туши на татами. Он тер их, пока циновка не начала расползаться, но следы все равно виднелись. Годзэн прекратил уборку и принялся обыскивать мастерскую: не найдется ли чего-нибудь личного о сэнсэе.
Листки для упражнений, сморщившиеся от высохшей туши, были сложены у стен. В застекленном шкафу — рулоны прекрасной рисовой бумаги для чистовых работ. Коробки с брусочками сухой туши и кисточки аккуратно сложены в ящиках бюро. На полках рядами стояли подставки под кисти — замысловато изукрашенные резьбой, будто сами были произведениями искусства. На стенах висели каллиграфические свитки.
Ничего не найдя — хоть он и не надеялся, ведь мастерская предназначалась только для занятий сёдо, — Годзэн перешел в главную комнату в передней части дома, где проходили беседы или групповые занятия. Там висели свитки, некоторые — в рамках, стояли растения, а на полу лежали подушки. На столике — чайный набор с несколькими чашками, цветочная композиция, подаренная одной из студенток, которая занималась еще и икэбаной.
